Охотничьи тропы

Алексей не раз сталкивался с медведями в лесу и знал, что спокойствие и выдержка — лучшие товарищи в единоборстве с «хозяином тайги». Но с семью зверями сразу он встретился впервые. И сейчас он не потерял рассудка при неожиданной встрече с «медвежьей свадьбой».

Только задрожали руки да сердце застучало громко. Грохотов инстинктивно вскинул винтовку и «поймал на мушку» самого огромного — черного медведя. Зверь был так близко от него, что даже при точном попадании медведь в один прыжок мог бы сорвать его с выступа скалы: чудовищную крепость к ране и молниеносную подвижность этого неповоротливого с виду животного хорошо знал Алексей. И тем не менее он уже совсем было нажал на спуск, но чернобархатный атлет вдруг бросился на обнаглевшего, переступившего дозволенную черту белогрудого соперника, и они оба поднялись на задние лапы. Звериный рев разбудил горы. Казалось, задрожала скала, на которой сидел охотник.

Алексей опустил винтовку и пришел в себя. Звери стояли, ломая один другого. Шерсть клочками летела с них.

Медведица отошла на луговину. Она казалась равнодушной к битве и даже не смотрела в сторону грызущихся самцов.

Рыжий медведь и чубарый медведь-второгодок, пользуясь битвой опасных своих противников, в несколько прыжков были уже у зверицы, и даже старики отбежали от скалы.

Охотник перевел дух и левой рукой придавил сильно бившееся сердце. «Спокойно, друг! Спокойно!..» — беззвучно прошептал он.

Черный повалил белогрудого и ударил его когтистой лапой по уху. Белогрудый поднялся и затряс головой.

Черный атлет очутился рядом с медведицей. Расступившиеся перед ним звери снова заняли те же позиции, и даже израненный бурый, не переставая трясти головой, встал на прежнее место.

Сумерки надвигались быстро: кустарники сливались в сплошную массу. Охотник не без волнения подумал, что скоро будет уже невозможно стрелять, ждать же, когда звери отойдут от скалы еще дальше — нельзя. Подавив дрожь, он нащупал мушкой череп медведицы. Выстрел раскаленным прутом рассек воздух.

Медведица подпрыгнула на метр от земли и сделала гигантский скачок к одинокому приземистому кедру: в беспамятстве она сочла ствол дерева за своего врага.

Рыжий, чубарый медведь-второгодок и оба старых медведя, подкидывая по-поросячьи зады, кинулись врассыпную. Но черный великан стремительно бросился на выстрел охотника. Грохотов только успел передвинуть затвор — зверь был у скалы.

Перед скалой медведь вздыбил. Огромный, он с злобным ревом тянулся к выступу черными когтистыми лапами. Раскрытая окровавленная пасть его с вершковыми белыми клыками была почти рядом: с охотником: брызги пены летели Алексею в лицо, когда он целился чуть повыше переносья, в желобок между надбровными припухлостями зверя.

Сноп огня вспыхнул и погас в зрачках медведя. Пуля пробила череп на-вылет, и все-таки зверь не опрокинулся, не рухнул наземь, а тихо, точно опускаясь в воду, стал скользить по мшистой скале волосатой грудью, а когтистые лапы его, срывая мох, еще двигались конвульсивно.

Белогрудый теребил за загривок поднявшуюся на дыбы у кедра раненую самку. К охотнику он стоял боком. В сгущавшихся сумерках стрелок с трудом нащупал ухо зверя и в третий раз нажал спуск.

Белогрудый упал к ногам зверицы.

Кедр скрипел, шатался в последнем объятии смертельно раненой медведицы. Острые когти медведицы дотянулись до первых сучьев и сломали их. Последними усилиями зверица запустила когти в смолистую мякоть кедра. По шкуре ее волнами пробегала судорога. Она захлебывалась кровью и не могла реветь, а, припав головой к стволу дерева, казалось, безутешно всхлипывала. Потом со стоном повалилась навзничь.

Запущенные в древесину когти обнажили ствол кедра от сучьев до самого корня. Лоскутьями коры, прижатыми к груди в оцепенелых лапах, она словно накрылась, спряталась под ними от заглянувшей в ее глаза смерти.

Когда Алексей подошел к ней — медведица была неподвижна.

* * *

Возвращение охотника жеребец приветствовал звонким ржанием. От жарко запылавшего костра речонка отливала плавленой сталью. Зазолотившиеся бахромчатые лапы пихт, казалось, вот-вот вспыхнут. В пади у речки было сыро: дым от костра набухал меж деревьями мохнатой шапкой. Напуганный пламенем рябчик, мертво затаившийся на ближней пихте, не выдержал — слетел. Охваченное отблесками огня крыло его на мгновенье вспыхнуло и погасло. С вершины на вершину переметнулась белка. Все, все здесь было как шесть лет тому назад: первозданная тишина, красота, покой. Тайга, любимая охотничьему сердцу, родная тайга была вокруг.

Грохотов лежал на траве и смотрел в небо. Как долго он ждал этого радостного отдыха!

Но первое возбуждение после столь необыкновенно удачной охоты быстро прошло, сменившись глубокой сосредоточенностью и даже грустью. То же самое случилось с ним и на другой день приезда домой. Непонятное, тоскливое чувство и тогда не давало ему покоя. Жена испуганно ловила его взгляды и не могла понять причины его тоски.

— Почему? — допытывался он причины и не мог разгадать ее.