Охотничий билет без права охоты

А Звонарева выглядит абсолютной дурой. То есть прикидывается – потому что она отнюдь не дура. И прикидывается она – виртуозно. Немчук бы так не смог. Хотя его учили оперативным приемам. И тут чувствуется – школа. Точно – дамочка обученная. Да еще как! На высоком уровне!

Немчук остолбенел, перехватило дыхание: Ба, да это уровень разведки! МИ-6, или наша… Черт! Как же он раньше-то не догадался. То-то он подвох-то чуял, а в чем дело-то понять не мог. Школа явно есть, но школа-то не милицейская – круче. И приемы дурочку валять – вроде те же, да не те…

И, конечно, предложенная Звонаревой передача флешки – это ловушка. Кто-нибудь явится за ней – тут же заграбастают. Допрашивать будут с пристрастием. Это Смолин неудачно придумал с флешкой и миллионами. Хотел стимульнуть Звонареву на поиски Сугроба. И не во флешке дело, совсем не в ней. Где Сугроб? Вот в чем вопрос. И какую роль играет Звонарева в его исчезновении? А она явно – при делах, явно.

* * *

Утром я проснулась с чувством выполненного долга. Причем гражданского! Что бы там ни говорила Ирина, а находиться под охраной органов правопорядка гораздо приятнее, чем подвергаться опасности самостоятельно, к тому же без конца пытаясь нарушить закон. Что в свою очередь тоже грозит всякими проблемами. А проблемы множить мне уже не хотелось.

Я с удовольствием изжарила Антону яичницу и, пока Тоша завтракал, размышляла о нехитрых составляющих простого человеческого счастья. Несомненно – радость жизни вновь возвращается ко мне! И теперь с уверенностью можно сказать: с той самой первой охоты и до сего дня я пребывала в депрессии. Да, да, именно так. Но теперь-то вкус к жизни возвращается с каждой минутой!

– Как хорошо, Антон!

– Что? – спросил и подозрительно посмотрел на меня.

– Все! Все хорошо!

Я проводила Антона на работу, погуляла с собаками и, движимая хорошим настроением, спустилась к Поли – выпить с подругой чашечку кофе.

Звезда эстрады, напротив, была не в духе. Она, конечно, мило улыбнулась, увидев меня на пороге, и даже сварила хорошего кофе. Но тут же, не в силах больше сдерживаться, заметалась по квартире, заламывая руки и оглашая стильный интерьер причитаниями и жалобами:

– Неблагодарное человечество! – вопила Поли. – Ему наплевать на творца! Никто не ценит художника! Все думают только о печных горшках! Высокое искусство никому не нужно! Ах, Ольга!

– Ах, Поли! – Вытаращила я глаза. – Неужели ты только сейчас это поняла?! Да что такого особенного произошло? На общем фоне крайнего практицизма?

– И никогда не знаешь, откуда ждать удара! – Продолжала Поли метаться по комнате, горестно вздымая руки и томно закатывая глаза. – Мой продюсер. Он мой, понимаешь? Если бы не я – кого бы он продюсировал, ты мне только скажи. И он туда же! О!

Поли на полной скорости своих энергичных метаний бухнулась на широкий диван, уткнулась лицом в подушку и зарыдала.

– Да что случилось? – испугалась я. – Твой продюсер требует, чтобы ты вновь стала мужчиной?

– Хуже, – не сразу прервала свои рыдания Поли, – хуже.

– Господи! Что может быть хуже? – возмутилась я.

Поли резко выпрямилась, красивым жестом смахнула слезу с глаз и негодующе прошептала:

– Он говорит, что сборы с моих концертов становятся все меньше и меньше. Он говорит, что не стоит дожидаться, когда их вообще не станет и что нужно срочно придумать какую-нибудь рекламную феньку! И придумал! Он требует, чтобы я для поддержания своего имиджа вышла замуж! И за кого! За Роберта Белого! О! – Поли погрозила кому-то кулачком, – этот наш гнилой мир попсы! Надо было в цирк работать идти! Цирковые никогда друг друга не бросают на произвол судьбы! Всегда помогают! А тут…

Я посмотрела на часы. Пора! Жаль, что не довелось рассказать Поли про мой готовящийся подвиг! Все мои подруги всегда крайне заняты собой! И я к этому уже привыкла. Вернее, свыклась я с этим уже…

Скомканно распрощалась с Поли, оставив ту в еще большей уверенности в человеческой неблагодарности.

* * *

Я встала у дороги на том самом месте, где неделю назад притормозил бандит.