Охотничий дом

Когда это было последний раз? Давно. Год прошел, а то и больше.

Шагая следом за красоткой, он вдыхал ее духи, их церковно-дымный запах. Для него это был запах тревоги.

Они вошли в гостиную. Он прямиком направился к камину, опустился на колени, и тут крупный парень – Марк? – встал рядом и этак по-мужски сказал:

– Зря тебя вызвали, приятель. Это все она настояла. Но у меня уже почти получилось. Дрова просто сыроваты, вот и все.

Он оглядел кое-как наваленные в камине поленья, штук двадцать горелых спичек и ничего не ответил.

– Помочь? – спросил парень.

– Нет, спасибо.

– Как угодно, приятель.

Даг посмотрел на него. Лицо парня было красным – то ли от смущения, то ли, как подозревал Даг, от злости. «А этот заводится с пол-оборота, – подумал он. – Как я сам».

Хитер

Обычно гладь озера так безупречно отражает окружающий ландшафт, словно горы и деревья смотрятся в зеркало. Но сегодня поверхность мутная, слепая, в ледяных рубцах. Пожалуйста, думала я, следуя за Дагом по изгибу тропинки у воды, только не в озере. Только бы он нашел его не в воде.

Озеро – моя святыня, мой храм.

Когда я впервые вошла в эту мерзлую глубину, возвращаться я не собиралась. Это случилось в мои первые дни здесь, когда я поняла, что не могу убежать от всего. Но что-то произошло, когда одежда отяжелела, а холод сжал меня в своих объятиях. Что-то пробудилось во мне, что-то важное, не зависящее от меня, – желание бороться. Во мне внезапно заговорила сама жизнь, мощная, непобедимая. Это чувство было – да и осталось – неодолимым. Одно из редких мгновений, когда я не чувствовала, что тону.

Теперь это привычный ритуал. Проснувшись, я надеваю купальник, слитный, целомудренный – такие мы носили в школьном бассейне. Я не пытаюсь произвести на кого-то впечатление, а купальник – единственное, что я могу надеть, помимо гидрокостюма, хоть какая-то имитация тепла. Я проделываю это каждое утро, уже год. И в такие дни, как сегодня, когда температура ниже нуля, сначала нужно разбить лед и только потом войти в воду. В морозные дни холод стискивает клещами и выдавливает все мысли из головы, сердце колотится так, что вот-вот разорвется. И тогда я – это только я, и никакого давящего груза. Лишь в эти минуты я чувствую себя живой.

Выбравшись из воды, обтираюсь полотенцем и бреду в свой домик. Кончик каждого нерва в теле приятно покалывает. Думаю, не погрешу против истины, если скажу, что лучшего ощущения не дает ничто, ну разве только секс.

Однажды я наблюдала, как в озере плавает Даг. Из моего окна хорошо видно берег. Он подошел прямо к кромке воды, разделся до трусов, у него мощные плечи, а кожа белая, молочная. Он бросился в воду – без намека на колебания – и поплыл, тело его было словно машина, сконструированная специально, чтобы стремительно рассекать воду. Когда он вышел на берег, лицо его было угрюмее обычного.

Мне вдруг стало стыдно, будто я вторглась во что-то очень личное, хотя я всего лишь смотрела в окно. И еще мне показалось, что это подсматривание сродни предательству. Я ведь безотрывно смотрела на его тело, и это зрелище не оставило меня равнодушной. И позже, принимая ванну, я впервые за год довела себя до оргазма – и видела я его.

Даг обернулся, чтобы проверить, иду ли я следом, и у меня вдруг вспыхнули щеки. К счастью, тому имелось вполне достаточное оправдание – холод.

* * *

Мы углубились в лес, окаймляющий эту сторону озера. Темные сосны подступали к самой воде. Некоторые из них не местные, норвежские пришельцы, их высадили после войны. Хвоя у них гуще, чем у наших сосен, и когда находишься в таком лесу, все звуки словно приглушаются. Хотя звуков здесь не так уж много, если не считать редких птичьих криков.

В хорошие дни я убеждаю себя, что люблю эти деревья – их глянцевитые иголки, шишки, которые собираю и раскладываю в чашах по дому, свежий рождественский запах смолы. В плохие дни сосны кажутся мне мрачными стражами в черных плащах.

Из Охотничьего Дома нас уже не разглядеть. Мы были совершенно одни. Внезапно я вспомнила, что хоть мы и проработали с этим человеком год, я почти ничего не знаю о нем. И прежде я не проводила так много времени в его компании – и уж точно мы с ним столько не разговаривали.

Не уверена, что он вообще с кем-нибудь разговаривает. Раньше я ждала, что он попросит подключиться к интернету, чтобы отправить мейл или пообщаться с друзьями и родственниками в фейсбуке. Но он так и не попросил. Даже я время от времени выхожу на связь с семьей и друзьями. «Мама беспокоится о тебе, – сказал отец, когда я только перебралась сюда. – Жить в таком месте совсем одной после всего, что ты пережила, это неправильно». Поэтому я стараюсь навещать родителей раз в несколько месяцев, просто чтобы успокоить маму, хотя возвращение во внешний мир не доставляет мне радости.

Но Даг, похоже, покидает поместье только по необходимости – например, если надо отвезти гостей в магазин. Я очень жалею, что рассказала о нем матери, о том, какую уединенную жизнь он ведет. Разумеется, мама тут же встревожилась.