Охотничий пир (СИ)

От загонов бежала толпа саптов. Бежали, выпрямившись во весь рост, как только людям дозволено ходить и бегать. Прежде, если кто-то из одомашненных пытался подняться с получетверенек, на него тотчас обрушивался удар плети. Ещё вчера в жизни одомашненного сапта не было ничего страшнее хозяйской плётки, а теперь они мчались с визгом и рёвом, прямо под удары плетей, и надсмотрщики падали один за другим. Их топтали ногами, били кулаками и камнями, грызли, захлёбываясь кровью. Добраться к воротам усадьбы не смог ни один. Да и что толку от этих ворот, они были заперты и распахивать их перед ревущей толпой желающих не было.

Со стороны коптилен к воротам приближалась другая группа. Несомненно, это были дикие, лесные сапты. Ни один из них не пытался опуститься на четвереньки, бежали они, выпрямившись, подобно людям, и сразу было видно, что с плетью они не знакомы. В лапах дикари сжимали дубины, длинные палки, похожие на копья, а у самого первого был металлический топор, какими слуги рубили в лесу хворост для печей и очага. Где сапт раздобыл эту вещь, кому пришлось платить за неё своей жизнью, не скажет уже никто.

Вооружённый сапт первым добежал к подъёмному мосту. Как раз в это время раздался грохот и скрип цепей, и мост начал медленно подниматься. Сапт мощный прыжком взлетел на наклонный, но ещё не успевший встать дыбом мост и обрушил удар топора на туго натянутую цепь. Будь там канат или цепь потоньше, их, наверное, удалось бы перерубить. Но так, железо ударилось о железо, топор отскочил.

Башня, где укрывались Эльма с братом, находилась сбоку от ворот, из узкого окна Эльма могла явственно видеть, что творится на мосту.

После двух ударов сапт, видимо понял, что с цепью ему не совладать, и с размаху заклинил топор в узкой щели, куда уходила одна из цепей. Раздался скрежет, мост перекосило, и он перестал подниматься.

— Что ж ты делаешь, зверь! — выкрикнула Эльма.

— Гад! Гад! — вторил ей Лики.

Сути дела он не понимал, но орал на славу. А Эльма видела: не поднимут защитники мост, и ров уже не защитит подход к воротам, бешеные пусть и по кривому мосту, но доберутся к воротам посуху, и, того гляди, ворота могут вынести.

А что Эльма может сделать? Скамеечкой сверху запустить? Так ведь не докинет.

Внизу тяжело заскрипели ворота, на скособоченный мост выскочил дядя Ляс. В руках он сжимал то, что Эльма недавно полагала вертелом. Теперь было ясно, что это пика — оружие охотника и воина. Острие, смазанное жиром от жаркого, было нацелено в грудь большого сапта. Наверное, тот мог спрыгнуть с моста на землю и спасти свою жизнь, но сапт ринулся на человека, лишний раз подтвердив, что когда в лес приходит эпидемия бешенства, животные забывают о себе, и звериные законы для них уже не действуют.

Вместо того чтобы высвобождать подъёмную цепь, дяде Лясу пришлось разбираться с рехнувшимся зверем. Копьё пробило сапта насквозь, выйдя со спины. Но и теперь сапт не остановился, продолжая переть на человека. Дядя Ляс пытался высвободить своё оружие, но умирающий сапт вцепился в железо двумя руками и не отпускал. Точь-в-точь, как маленький сапт, которого дядя, насадив на вертел, сунул в угольный жар.

Чудилось Эльме, что это отец малыша пришёл умирать за своё чадо.

Мощным толчком дядя Ляс опрокинул сапта с торчащей в груди пикой в ров, но освободить зажатую цепь уже не успел, на мост выскочили ещё трое саптов с дубинами в руках. Будь у Ляса его копьё, нападавшим пришлось бы худо, но он остался безоружным против троих саптов. Охотничий нож — плохая защита против трёх дубин. По ту сторону ворот топтались свои, но вряд ли после вечерних возлияний они были готовы к битве. А слуги… они не имели оружия, к тому же, разведя господ по спальням, они тоже приложились к вину, которого было запасено с великим избытком.

Ворота, захлопнувшиеся после вылазки, вновь не раскрылись.

— Дядюшка! — закричала Эльма.

От крика её не много было помощи, а к первым трём саптам набежало ещё несколько, и дядя Ляс упал.

На кривом мосту толпилась уже куча саптов. Удары сыпались на ворота. Грохот разносился по усадьбе, но ворота держались.

А затем Эльма увидела такое, чего никак не ожидала от взбесившегося зверья. Сапты, дикие и одомашненные, самцы и самки, и едва ли не детёныши, потащили к воротам дрова, заготовленные возле коптилен. Охапки мелкого хвороста, стволы, собранные в буреломе, дрова пиленные и целые брёвна. Через несколько минут на мосту громоздилась преогромная куча сухой древесины. Будь мост полностью поднят, такое бы не удалось, помешал бы ров, огибавший усадьбу; дрова пришлось бы кидать в воду.

Эльма не поняла, откуда взялся огонь: принесли его от коптилен, где могли сохраняться угли, или сапты высекли его сами. В любом случае, такого не могло быть, звери обязаны бояться огня, и тем более, они не могут толково им распорядиться. Но пламя взвилось, обнимая каменные стены усадьбы, вгрызаясь в ворота, которые теперь было не открыть изнутри. Дым поднимался к самым башням, заставляя судорожно кашлять. Эльма поспешно захлопнула окна.

— Что это? — кричал Лики. — Где дядя Ляс?