Охотник

— Мама, я поеду! — загорелся Сергар — Собери мне с собой в дорогу, ладно?

— Ладно — легко согласилась Мария Федоровна, не веря в чудо, но все-таки загораясь огнем надежды. Кто знает, может тут, в глуши, и вправду есть чудо-лекари, о которых не знают в большом мире? Показывают же по телевизору экстрасенсов, так они такие чудеса творят — ум за разум заходит! Аж с мертвыми разговаривают!

* * *

Трудно сидеть на сиденье жуткого аппарата, несущегося с огромной скоростью по отвратительной дороге — если у тебя вместо ног высохшие коряги. Сергар вцепился в зеленую ручку, в сиденье, и все дорогу ругался на родном языке, перемежая отборные ругательства здешними, земными — когда попадался особо злой бугорок, через который дьявольский аппарат перелетал, будто его поддали под зад. Участковый лишь посмеивался, глядя на мучения пассажира, но тот на него не злился — противно, когда все считают тебя убогим инвалидом, как бы невзначай убирая взгляд от безжизненных конечностей, спуская тебе и грубость, и раздражение — только потому, что ты не ходишь, а ползаешь на руках.

Сергей обращался с «Олегом» так, как с любым другим человеком. Как с равным. И потому — Сергару было с ним легко. Бывший боевой маг чувствовал в нем старого вояку — такого как он сам — с которым не нужно что-то из себя изображать, и можно быть таким, каков ты есть.

Ехать было не очень далеко — ну что такое для машины несколько километров, пусть даже и плохой дороги? Меньше часа — и они уже стоят у дома, непохожего на тот, в котором жили Сергар и его «мать» — одноэтажный, довольно большой, он был совсем не старым, красного кирпича, с хорошим, свежепокрашенным забором.

— Дети ей дом купили — у нее двое сыновей, и дочь. А еще — внуки. Хорошая семья! — пояснил участковый, усаживая Сергара в разложенную коляску — Ее-то дом на краю деревни, вон там, у леса. Не хотела переезжать, но старший, Матвей — отчаянный мужик! — сказал, что вынесет ее на руках, а дом спалит к чертовой матери! Только тогда согласилась переехать. Старушки, как и коты — привыкают к домам, не выковыришь! Щас я схожу, предупрежу ее, а ты тут посиди. Мало ли что… мож, ей не до тебя. Заболела, или чего еще…

Сергей подошел к воротам, нажал кнопку, и где-то далеко, в глубине дома, послышался звонок. Минут пять никого не было видно, затем калитка открылась, из нее вышла маленькая, сухонькая старушка, едва видная на фоне здоровенных ворот, тем более, что как и ворота, платье и кофта бабы Нади голубели васильковым цветом.

Старушка посмотрела на Сергара, улыбнулась, махнула рукой, подзывая его к себе. Он подкатился, бросив коляску вперед сильными, жилистыми руками, и она одобрительно кивнула головой:

— Давай в дом, сынок. Там поговорим. Сережа пусть едет, а мы с тобой поболтаем.

— Я узелок сейчас заберу…  — Сергар двинулся к машине, но бабка Надя остановила:

— Сережа принесет. Пусть жирок растрясет. А то засиделся, растолстел!

— Вот вечно ты, бабка Надя, меня позоришь! — прогудел участковый, вытаскивая из машины вещмешок Сергара — Не так уж я и засиделся! А это не жир, а броня! Ты вообще знаешь, что гладиаторы в Риме были совсем не худыми и жилистыми, как нам показывают? Они были толстыми и сильными, как я! А почему толстыми? Чтобы жир не пробили, чтобы кровью не истечь! Опять же — гасит удары палицы!

— Болтун! — рассмеялась старушка — И чего только не напридумает! Езжай уж, вояка! Гладиатор, тоже мне! Кстати — твоя Маруся забегАла, говорит — хотите снова ребятенка зачать. Так вот — никаких ребятенков еще полгода. Она не совсем окрепла еще. Смотри — нарушишь — больше ко мне не обратишься! Не буду помогать! Понял?

— Понял я, понял! — участковый покраснел, нарочито не глядя на Сергара. Потом кинул на него взгляд, ухмыльнулся, и развел руками — Видал?! Диктаторша! А все почему? Больницы нет рядом! Вот она из нас веревки и вьет!

— Болтун! — отмахнулась старушка — Что ваши врачи? Бестолочи! Только и знают, что глупые таблетки назначать, да глупыми машинами людей мучить! Выродилось лекарское искусство, выродилось. Я вот внукам говорю — учитесь, учитесь, пока я жива! Ведь некому умение оставить! Совсем некому! А младшая мне и говорит: «Бабушка, как ты все видишь? Для меня — мясо, и мясо! Я ничего не вижу!» Ну вот что скажешь? Вот ты, Сережа, иди ко мне в обучение — будешь лекарем, люди тебя любить будут, всегда будешь при деле, всегда сыт!

— Каждому свое, баба Надя — участковый задумчиво посмотрел на небо, на солнце, склоняющееся к горизонту, на пруд, видневшийся чуть поодаль — на плотине весело визжали мальчишки, прыгая с надутой камеры, плавающей по воде — Я умею ломать кости, а не вправлять их. И меня это устраивает. Кто-то ведь должен давать тебе работу, нет? А если серьезно — кто-то должен быть и солдатом, кто-то должен делать эту грязную работу. У всех свое умение, так ведь?