Охотник

— Молчать! Когда я говорю! Потом будешь орать! Я предупреждал, что может и не получиться! Но ты бегала в истерике и не слушала! Теперь — слушай! Я сделал все, что мог! Если душа все-таки осталась в теле, она спряталась где-то в мозгу. Где-то там, куда я не смог добраться. Потому, что я никогда не делал такой работы, никогда не лечил больных, душа которых спряталась, либо улетела! Ты понимаешь, нет?! Теперь — ты понимаешь? Я не могу прыгнуть выше своего уровня! Я не могу сделать того, что я не могу сделать!

Из Зои будто вынули стержень. Она упала на дочь, завыла, зарыдала, забилась, будто в судорогах. На все это страшно было смотреть — так рыдают по мертвым, так оплакивают то, что дороже всего на свете, и чего никогда уже не вернуть — любимого ребенка, выношенного, вынянченного, памятного до последнего родимого пятнышка на теле, до ямочки на щеках, до ноготка на мизинчике! Нет ничего хуже, чем пережить свое дитя…

— Помоги! Да помоги же! — Зоя оторвалась от тела дочери, бросилась к Сергару, уткнулась головой в пол — Помоги! Сделай что-нибудь! Век за тебя бога молить буду! Я знаю, ты можешь! Или я тебя убью! Убью!

Женщина подняла голову, впилась в лекаря взглядом горячим яростью глаз, и Сергар невольно почувствовал холодный озноб — жутко! Вражеские маги не были так страшны! Куда там зеланским магам! Разъяренная женщина, которая защищает своего ребенка, гораздо страшнее! И ведь убьет, правда!

— Попробую помочь, я же сказал — Сергар устало помотал головой — Ты меня недослушала. Если душа девочки осталась в теле — постараюсь поставить на место. Если же она все-таки улетела — ничего не смогу сделать. Пойми, я лекарь, а не бог. Только боги могут поймать душу, и вставить ее в новое тело.

— Что тебе для этого нужно?! Что!? — захрипела Зоя, закашлявшись, подавившись рыданиями — Что тебе нужно, чтобы начать?

— Отдохнуть. Немного отдохнуть. Подзарядиться — коротко ответил Сергар, пытаясь подняться с табурета — Еще — хорошей еды. Мяса, сметаны, сыра, красного вина. Хорошего красного вина. Можно подогреть его с пряностями. Мне нужно восстановить силы. Два часа отдыха, и я буду готов.

— Все сделаю! Все! — Зоя вскочила, будто подброшенная катапультой, пошатнулась, удержалась на ногах и лихорадочно пригладила волосы, проведя по ним ладонью правой руки — Если что-то еще надо — скажи! Я сейчас! А дочку куда?

— Тут пусть лежит. Не трогайте ее. Мне принесите кровать — прилягу. Или хотя бы матрас на пол бросьте, я немного посплю. Да, лучше матрас — поменьше суеты, не привлекайте внимания. Все! Пошли!

Сергар дождался, когда у подоконника на пол ему положили матрас (он даже не посмотрел — чистый, или нет — в больнице матрасы особой чистотой не отличались), с трудом, с помощью Маши, добрался до своего «великолепного» ложа и свалился, забывшись тяжелым, беспокойным сном.

Ему приснилась битва под Скельгеном, впервые, после стольких лет. Он навсегда постарался забыть тот день, тот час, ту минуту, а тут, вдруг — опять, как наяву: огромный, закованный в сталь всадник с мечом в руках. Сергар ничего не смог поделать — тот выскочил из-за бугра откуда-то сзади, врубился в шеренгу магов, как наказание богов!

Маги не носили кольчуг — они плохо влияют на способность подзаряжаться Силой. Не носили брони — по той же причине. Их оружие, их защита — магия. Но только не после двух часов беспрерывной стрельбы огненными шарами.

Какой придурок поставил этакую хлипкую защиту с флангов? Маги никогда не работали без прикрытия! Во время стрельбы они были беззащитны сзади и с флангов, и зеланский конник тяжелой кавалерии доказал это в полной мере.

Двое магов погибли сразу, зарубленные одним ударом — конник косил шеренгу, как добрый косарь луговую траву! Еще двое — прежде чем кто-то успел сказать: «Ах!»

Сергар все-таки успел метнуть в конника кинжал, бессильно скользнувший по тяжелой броне, и лишь привлекший внимание «смертоносной стальной башни» к магу, не желавшему умирать без боя.

Навсегда запомнилась блестящая стальная полоса, взметнувшаяся вверх и ярко блеснувшая в свете полуденного солнца. Зазубрины на слегка волнистом лезвии, кровь, рубиновыми капельками разлетающаяся по сторонам, голубой камень, вделанный в крестовину рукояти. Взгляд из прорезей высокого, украшенного султаном шлема, и царапина на правом наплечнике — даже не царапина, борозда, вероятно проделанная наконечником тяжелого копья.

Сколько раз Сергару снилась эта картина! Сколько раз посреди ночи он просыпался с яростным криком, пробуждая своих боевых товарищей, или трактирную шлюху, купленную за три серебряных монеты!

Ярость! Страх! Боль, и осознание скорой гибели — этого не забыть никогда!