Охотник

А ружье так и лежало на шкафу, выставив черный кончик чехла, и напоминало об отце. Он иногда, редко правда, даже снимал его со шкафа, мокрой тряпочкой протирал пыль, возвращая старому брезенту молодой темно-зеленый цвет, который прямо на глазах опять подсыхал во что-то выгоревшее и заношенное, и даже порой рисковал расстегнуть расслоившийся от старости кожаный ремешок крышки, вынуть два долгих черных ствола и темно-ореховый резной приклад и даже соединить их — нехитра наука — в нечто легкое, тонкое и элегантное, но разом и грозное в своем временном молчании. Он немного покачивал его в руках, обхватив двумя пальцами — такая тонкая — шейку приклада, потом прилаживал его к плечу и целился в самый темный угол спальни, спускал по одному курки — кто их знает, как правильно-то, и стыдясь чего-то непонятного — может быть, того, что как-то раз застала его за этим делом жена, после чего и величала его кстати-некстати охотником, — снова разнимал его, укладывал в чехол, застегивал раздвоенный ремешок на третью, самую разношенную дырочку и клал потемневший брезент на шкаф до той поры, пока снова не придет охота стереть с него тускло-серую пыль, увы, самую что ни на есть примитивную пыль асфальта, заводов и строек, а не ту желтоватую, дорожную и лесную, которую он так часто стирал со своей болоньевой куртки и ботинок после долгих прогулок — в одиночестве или со всеми своими — по загородным долам и горам и которая наверняка куда больше пошла бы этому старому брезентовому хранилищу.

Но как бы то ни было, исчезнувшие в потертой сумке торжественно-черные стволы и темно-ореховый безобидный приклад опять до поры до времени успокаивались на запыленном шкафу, а он, ощущая в себе некоторое даже волнение от прикосновения к границе жизни и смерти шел посидеть минутку-другую у стекла самого большого и любимого аквариума, за которым мелькали перед его глазами ртутные струйки данио, красно-голубые фонарики неонов и бархатная чернота самого старого и верного скаляра; потом подбрасывал корм птицам и дружески присвистывал чижику, который, хоть и признавал его как хозяина, но все-таки при виде вползавшей через поднятую дверцу ложки с кормом отпрыгивал на дальнюю жердочку и пересиживал возможную опасность там, поочередно прижимая голову то к одному, то к другому плечу и хитренько посматривал выпуклым глазом на кормильца. И такой далекой дурью и даже неправдой казалась ему после этого мысль о том, что только что побывавшее в руках устройство как раз для того и предназначено, чтобы отнять у более крупных собратьев хитрого чижа не просто возможность посматривать на окружающее, но и саму жизнь. Нет, хорошо-таки, что век лежать ему там на шкафу, а если и смотреть куда глубокими до жути отверстиями спаренных стволов, так только в тот сумрачный и необитаемый угол в спальне, направо от шкафа.