Охотник 2

Снова зашелестело, только теперь дальше. Зовёшь? В сторону от сарая уводишь? А я приду, не сомневайся.

Дошёл до окраины деревни, однако эта разумная мерзость так и не дала взять себя на мушку. Опытная. Ничего, и не таких на тот свет отправлял. Понятное дело, она меня в кусты заманивает, в деревья, где у неё преимущество. Фигушки. И на такой вот финт имеется свой ответ.

Я демонстративно поставил ружьё к старому, наполовину повалившемуся забору и отошёл в сторону. Достал нож.

— Ну что, давай по-честному. Только ты и я.

И замер.

В то, что тварь поведётся на мнимую безоружность — я верил. Шерстяные прекрасно понимают, что такое огнестрельное оружие. Некоторые даже не хоть сражаться — сразу дают стрекача в наивной надежде спрятаться, спасти свою никчёмную жизнь. Но вот нож в их тупых глазах мнимо уравнивает шансы. На то и расчёт.

Это, конечно, опасно. Шрамы на моей шкуре тоже неспроста появились. Но какая разница, как она подохнет? От пули или лезвия? Лишь бы бросилась, а там посмотрим, кто кого.

* * *

Тварь появилась почти беззвучно, метрах в пяти от меня. Красивая в лунном свете, вся какая-то точёная, тонкая. Встала.

— Уходи! — раздалось в моей голове.

Я дёрнулся, завертел головой. Голос, обратившийся ко мне, был неживой, словно у синтезатора речи.

Нет. Никого. Похоже, я всё-таки свихнулся. Грустно, что при таких обстоятельствах.

— Уходи! Я не нападать!

В отблесках звёзд зажглись два глаза.

Шок прошёл, и мозг смог трезво оценить происходящее. Ко мне обращалась тварь, хоть такого вообще не может быть по множеству причин. И она предлагает мне уйти. Отказаться от своей цели.

Отвечать не стал, оскалился. Такой язык им тоже понятен.

— Если ты не уходить, то, — ничем не примечательное лицо её спутника, — он тебя убивать. Он не бояться и уметь сражаться. Уходи! Я не говорить ему про ты.

Ага! Аж два раза уйду! И расшаркаюсь в извинениях напоследок!

Со всем презрением, на которое я был способен, бросил:

— Страшно? Жить хочешь? Я убью и тебя, и твоего хозяина!

Нет, я не кричал. Это лишнее. Тварь меня вполне хорошо слышит, а вопли могут разбудить человека. С двумя драться хуже чем с одной. Это факт. Потому тишина — наше всё.

— Давай, тварь, нападай!

Для убедительности взмахнул ножом. Раз, другой. Отродье как-то по-человечески вздохнула.

— Уходи. Я больше не просить.

— Я это как-нибудь переживу, — криво усмехнулся я и начал мелкими, устойчивыми шагами приближаться к ней. Не угадала, тут или ты, или я! По другому не будет.

На меня бросилась тень.

Быстра, слов нет, быстра, не ошибся. Вот только пользы для тебя в этом нет. Сейчас ты прыгнешь, метя в горло, и встретишься с отточенной сталью. И всё. Конец.

… Я ошибся. Впервые. Она смогла меня удивить. Пока рука привычно ждала, когда сталь вонзится в её грудь, страшный удар по ногам повалил меня на землю. На бок. Нож позорно отлетел в темноту. Тварь исчезла в ней же.

Что за чёрт! Так не бывает!

Вскочил на колени и уже почти собрался броситься к ружью, как вдруг второй удар, в бок, отшвырнул моё бренное тело в сторону. Упал на спину. Рука потянулась к поясу, где всегда имелся запасной клинок. Похуже, поменьше, но сейчас не до разносолов.

Не успел. На моём горле сомкнулись клыки. Сильно, больно, без превратных толкований.

Страха не было. Я всегда знал, что смерть в постели от старости — это не моё. Но обидно… Кто бы знал, как обидно…

— Меня учить папа, — морда сурового, немолодого добермана, — что у человек слабый ноги. Он учиться охранять, долго учиться. Знать, что говорить. Потом учить я. Я запоминать. Ты не успеть достать нож, я убить раньше.

Клыки сжались сильнее. Сейчас, по идее, сломается гортань.

— Если ты обещать уходить и не приходить назад, я отпускать, но ты давать СЛОВО.- продолжал непонятный голос в моей голове . — И тогда человек, — снова мужская физиономия, — на ты не охотиться. И ты жить.

Противоестественная ситуация. Ни на что не натянешь. Тварь не хочет убивать. Почему? Это их природа! Но нож мне без потерь не достать, тут ублюдина права. Она явно контролирует все мои движения.

Именно это я и спросил на остатках воздуха в зажатом горле. Терять ведь нечего. Я всё равно схвачусь за нож, она в ответ вырвет мне кадык. А дальше смерть в конвульсиях и собственной крови. Моя — так точно, а вот её — не знаю. Как повезёт.

— Почему?