Охотник

— Нет. Это здешняя загадка, которая уже превратилась в байку. Владелец ранчо считает, что виновата чупакабра, есть и сторонники версии об инопланетянах. Брюхо, похоже, разодрали койоты. А вот отметины на шее — загадка.

— Серьезно? — Я внимательно разглядываю раны.

— Серьезнее не бывает.

Я рассматриваю повреждения и пытаюсь припомнить все, что знаю о коровах, — немногое, но достаточно, чтобы сообразить, что произошло. Я отодвигаю от себя фотографию. Может, это все-таки проверка?

— Что вы предпочитаете — сразу ответ или путь к ответу?

— Путь?..

— Да. Ход моих размышлений.

Гленн ухмыляется.

— Ладно, профессор, укажите мне путь.

— Я уже говорил, что занимаюсь системами. ДНК — система. Клетка, тело, пруд, планета — все это системы. Все мы функционируем в различных системах. Ну и что за система у нас здесь? — Я подвигаю к нему фотографию.

— Укусы койотов указывают на то, что корова стала элементом пищевой цепочки.

— Конечно. А еще? Какая еще система? — Я указываю на царапины на шее. — Откуда они взялись? То же самое было у других животных?

— Да, и…

— Могу предположить, что у овец, — перебиваю я его. — У свиней и у лошадей — нет. Правильно?

— Правильно.

— Раз так, ответ напрашивается сам собой.

— Сам собой?.. Какой же?

— Койоты.

— Но царапины?

— Все названные мной животные принадлежат к одной системе. Как она называется?

— Ферма, — отвечает Гленн.

— А точнее?

— Ранчо?

— Да. А что превращает ранчо в ранчо?

До него наконец доходит.

— Как правило, забор.

— Ограждение из колючей проволоки, которое служит границей системы. И это как раз для коров и овец. Для лошадей — низковато, а свиньи могут сделать подкоп. Так что жертвами становятся только те животные, которых останавливает колючая проволока: овцы и коровы.

— Значит, они застревают из-за проволоки, а потом до них добираются койоты?

— Возможно. Не исключено, что койоты научились загонять их в сторону забора. Корова ранится о колючую проволоку, но не застревает, а бежит, пока не истечет кровью. И может оказаться на приличном расстоянии от того места, где она зацепилась за изгородь.

— Впечатляет. Так что для меня вы все-таки гений. — Эта его похвала явно неспроста. Он похлопывает по стопке папок. — Здесь случайные дела. Мне бы хотелось, чтобы вы их просмотрели, и, может, у вас возникнут какие-то «научные» соображения.

Он пододвигает мне папки, но я к ним не прикасаюсь.

— Я здесь для этого?

— Сделайте мне одолжение, профессор. Поверьте, с остальными здесь не так приятно иметь дело, как со мной.

Я решил, что мне совершенно не хочется выяснять, что он имеет в виду. Насколько я понимаю, обвинить меня не в чем, а потому можно ему уступить — несколько сделанных мной выводов не должны стать проблемой. Я на все готов, лишь бы скорее отсюда убраться.

Передо мной две дюжины фотографий трупов, кровавых отпечатков ладоней и каких-то случайных предметов. На них как минимум три разных человека: пожилая женщина, выглядящая так, словно ее избили до смерти; мужчина с порезами и колотыми ранами, окровавленная молодая женщина, чье лицо нельзя различить ни на одном снимке.

Стопка фотографий окровавленной одежды, сотовых телефонов, денег, каких-то пней; некоторые вещи чистые.

Глядя на все это, я погружаюсь в свои мысли. Детектив Гленн теперь за миллион километров от меня, как и камера в углу комнаты, которая конечно же следит за мной. Как и Наблюдатель, наверное.

Я раскладываю снимки на четыре стопки и перебираю один за другим. Я вижу укусы насекомых, сыпь от ядовитого плюща, ладонь, лежащую на нераскрывшейся сосновой шишке. Я понятия не имею, что со всем этим делать. С коровой было просто — всего-то одно фото.

Через некоторое время я поднимаю глаза на Гленна в ожидании подсказки и замечаю, что с его лица сошла вежливая улыбка.

Его взгляд прикован к одной из стопок. На секунду он смотрит в камеру, потом поворачивается ко мне — снова невозмутим, как прежде.

— Доктор… Тео, почему вы переложили эти фотографии сюда?

У меня сводит живот. Что-то произошло, так что теперь я выгляжу подозрительно.

Я раскладываю фотографии и спешу с объяснениями:

— Это похоже на снимки одной жертвы с разных ракурсов.

Гленн вытаскивает из стопки фотографию с шишкой в крови и с кошельком на пне.

— Здесь нет людей, тем не менее эти снимки попали у вас в эту же подборку. Почему?

— А! — Я еще раз перебираю фотографии. — Я не обратил на них особого внимания. Скорее всего, случайный выбор.

— Здесь двадцать с лишним фотографий. Вы отобрали шесть, относящихся к одному и тому же делу. Какова вероятность, что это случайность?

— Высока. Согласен, выбор был не такой уж произвольный… — Я пытаюсь разобраться в собственной логике.

— Да, похоже, что не такой уж…

Я указываю на цифры на оборотной стороне фотографий.

— Насколько я понимаю, это нумерация дела, она везде совпадает. Похоже, какая-то кодировка для записи даты.

Гленн берет фотографии и разглядывает цифры.