Охотник

Поднимаю всех, включая господина Излона и исключая Релли пинками. Я не в настроении, азарт ожидания поединка сходит на нет, наваливается усталость. Чувствую себя разбитым, как старый глиняный горшок, раздражает буквально все, от мрачных стен мертвого дома до сонных лиц спутников. Эльф бормочет что-то спросонок о грубости и бесцеремонности всего рода людского, за что получает второй пинок, более чувствительный. Чтобы врать неповадно было. Вовсе мы, люди, не грубые и не бесцеремонные, просто очень чувствительны к разного рода несправедливости. Особенно к той ее разновидности, которая позволяет остроухим сладко похрапывать, когда кое-кто (куда более заслуживший сон) чутко стоит на страже.

Оставляю в покое эльфа, принимаюсь за Медвежонка. И почти сразу (пинков после десяти) оставляю в покое. Потому что чувствую, еще немного, и я его просто убью. А он все равно не проснется.

Раздражение перерастает в бешенство, усилием воли беру себя в руки. Убивать Медвежонка нельзя, нежить кровь за версту чует. Однако, я знаю куда более действенный способ поднять его на ноги. Разворачиваю завернутый в широкий лист погребца кусок мяса и начинаю с хрустом жевать. Если Медвежонка в Руине прикончат, я попробую его этим методом оживить. Двух мгновений не проходит, а он уже на ногах и ищет сонным еще взглядом что-либо съедобное. А ведь спал так крепко, что мертвецы здешние только позавидовать могут.

— Что с тобой, Барго? — удивленно спрашивает Релли. Она достаточно проницательна, чтобы заметить кривизну в моем настроении. Да еще мысли читает, чтоб ее!

— Не выспался, — мрачно говорю я, но девчонку не проведешь.

— Что-то случилось? — спрашивает она.

— Все хорошо, госпожа Ректор, — раздраженно бросаю я. Сейчас она обидится (просила ведь!) и оставит меня в покое. Ага, разбежался. Релли читает меня, как открытую книгу. Даже лучше, потому как книги для меня — темный лес.

— Рассказывай, — говорит она таким тоном, что отказаться не смог бы даже Рив. Впрочем, насколько я знаю брата, он бы и не пытался. Не в его привычках отказывать красивым девушкам в чем бы то ни было.

Рассказываю о ночном госте в полной тишине, даже Медвежонок чавкает почти беззвучно. Настоящее чудо, в сравнении с ним Огненный Потоп — тьфу.

— Вампир? — неуверенно предполагает господин Излон. Просто для затравки, прекрасно понимает, что никакой не вампир это был. Да, умеет в летучую мышь превращаться, но ночной гость был всяко крупнее нетопыря, а главное, нежить внутреннее зрение не засекает.

— Скорее, крылан, — задумчиво говорит Релли.

Кто такие эти крыланы, я смутно представляю. Вроде, человек с крыльями, но они ж на островах живут и в наших краях сроду не бывали.

— Крыланы ночью не летают, — спорит эльф.

— Я знаю, — спокойно отвечает Релли. — Но крыланы жили здесь до Потопа, целый род ушел с островов и поселился…

— В Руине, — торопливо подсказываю я, чтобы она не назвала древнюю столицу ее прежним именем.

— Именно, — соглашается девушка. — Я предполагаю, что Потоп изменил летунов, как изменил зверей Священного Леса.

— Как изменил весь мир, — соглашается эльф. — Да, такое возможно.

— Живому существу трудно найти в Руине пропитание, — возражает господин Излон.

— А крылья на что? — фыркаю я. — Сплел себе гнездо на вершине какой-нибудь башни, яйца отложил, и полетел себе охотиться куда подальше.

— Крыланы не откладывают яйца, — поправляет Релли.

— Неужто настолько изменились? — фальшиво удивляюсь я. Воля ваша, но так хотелось сказать гадость, не утерпел.

— Это мог быть дракон, — задумчиво говорит эльф. — Насколько я знаю, их Потоп не изменил. Магия им не страшна, развалины они любят, любители золота на дармовщинку в Руину носа не кажут — отчего б не поселиться?

— Возможно, — соглашается Релли. — И бесхозных сокровищ полно. Да, ты прав, это мог быть и дракон, им темнота не помеха.

— Или дарк летунга, — неожиданно вставляет господин Излон, напоминая, что он здесь главный специалист по нежити.

— Пусть лучше это летунг будет, ладно? — не выдерживаю я. — Только дракона нам не хватало для полного счастья!

— Драконы, они того… прожорливые, — добавляет Медвежонок.

— Ты да он — две угрозы нашим припасам, — фыркаю.

— Вот я и опасаюсь, — бурчит Медвежонок, тянется за новым куском мяса и получает по рукам.

Выходим на улицу. Странно, кажется, я начинаю привыкать к Руине. К этой ее проклятой тишине, к мертвым, слепым окнам, к безжизненным, давно забывшим своих хозяев, домам… Нет, привыкнуть к этому невозможно. Просто я засыпаю на ходу, и мне все это безразлично. А ведь когда эльф будил меня на дежурство, казалось, что я неплохо отдохнул. Ощущение такое, что это место высасывает из меня жизнь, пьет его по капле, как пьянчужка тянет в трактире купленную на последнюю медяшку кружку пива. Неспешно, с опаской, постоянно глядя, как живительный напиток убывает прямо на глазах. И с отчаянием, с пониманием того, что эта кружка — последняя.