Сайфер проглотил готовый сорваться с языка язвительный ответ. Честно говоря, он и сам себя не понимал. Не знал, почему так отчаянно хочет быть с Симоной.
«Ты умрёшь за меня?» — прозвучал из глубин памяти насмешливый голос Сатары. И он сделал это. Сайфер отдал за неё жизнь, а она смеялась, когда он умирал. С тех пор женщины перестали его интересовать.
До сегодняшнего дня.
Он обхватил лицо Симоны руками и поднял её подбородок, пока их взгляды не встретились.
— Если бы ты полюбила кого-то, то заставила бы его умереть за тебя?
В её глазах отразилось непонимание.
— Что?
— Ответь на вопрос. Да или нет. Отправила бы ты вместо себя на смерть того, кого полюбила?
— Сайфер, вся моя семья мертва, обе семьи: и та, в которой я родилась, и приёмная. Я живу в страхе потерять близких мне людей. Конечно же, нет. Я ни за что не стала бы просить любимого умереть за меня.
Радость, которую он испытал, услышав эти слова, была просто невероятной.
— А сама ты умерла бы за того, кого любишь?
— Разумеется, а ты разве нет?
Он сделал шаг назад, вспомнив день, когда его схватили и прикончили. Пошёл бы он на это снова?
Сайфер презрительно усмехнулся:
— Другие люди не стоят твоей жизни. Это бесценный дар, который никто не оценит, над тобой лишь поглумятся. Нельзя быть такой наивной.
Симона вздрогнула, поняв подоплёку его слов. Кто-то, кого он любил, его предал. Неудивительно, что он жаждет мести.
— Не все так наплевательски относятся к любви, Сайфер. Папа не смеялся над мамой, когда она умерла. Я никогда не видела, чтобы кто-то так сильно горевал. Он был столь безутешен, что пять месяцев спустя покончил с собой.
Симона посмотрела на фото на столе, где она стояла рядом с мамой, папой и братом, снимок сделали за месяц до их гибели. Иногда вид их счастливых лиц её угнетал, а иногда, как сегодня — утешал.
— Отец любил говорить, что наша жизнь будет такой, какой мы сами её сделаем. Сегодня первый день всей твоей оставшейся жизни. Нельзя изменить прошлое, а вот будущее не определено. Мы в силах на него повлиять. Пусть тобой движет не ненависть или любовь, а желание достичь поставленной цели.
Сайфер так резко набросился на неё, что она охнула.
— Что ты только что сказала?
Она постаралась повторить поточнее:
— Сегодня первый день…
— Я не про то. В конце.
Ей понадобилась секунда, чтобы вспомнить:
— Про движение к цели?
— Да, где ты это слышала?
— Папа часто повторял эти слова. Они имеют для тебя какой-то особый смысл?
Он посмотрел на клятву у себя на предплечье.
— Эта старая поговорка шумерских демонов. Что-то вроде нашего боевого клича. Я никогда не слышал, чтобы люди тоже его употребляли.
Она коснулась замысловатого текста, который не могла прочесть.
— Эта фраза написана у тебя на руке?
— В том числе.
— А остальное?
Он отнял у неё руку.
— Напоминание о том, через что я прошёл. Призыв не сдаваться, не испробовав крови.
— Сайфер…
— Симона! — Крик Джесси эхом прокатился по комнате прежде, чем он сам влетел сквозь стену. — Смотри скорее!
Он схватил шнур жалюзи и поднял их.
Отшатнувшись, Симона врезалась в Сайфера — из окна на неё уставились жуткие красные глаза.
ГЛАВА 7
Сайфер инстинктивно встал между Симоной и окном, за которым, с ненавистью глядя на них, висел Кайафас. Черные волосы кольцами вились вокруг покрытой пузырями морды.
Демон с криком попробовал взорвать цветное стекло, но соль отразила удар в него самого. Выругавшись, он уклонился и криво усмехнулся Сайферу:
— Ты ведь не думаешь, что этот примитив спасет вас от меня?
Тот негромко и зло засмеялся:
— У меня глюки? Или тебе только что влетело? Наверное, бесит, когда на тебя нападает соль. Вот что бывает с теми, кто наполовину слизняк.
Кайафас поднял руки, будто снова собираясь ударить в окно молнией, но сдержался.
— Вы не сможете сидеть внутри вечно.
— Это точно, но можем просидеть достаточно долго, чтобы испортить лучший день в твоей жизни.
Кайафас зашипел в ответ. Его взгляд скользнул за спину Сайфера на Симону, которую тот обнимал за талию.
— Очаровательно… Вместо того чтобы запугивать людей, ты их теперь защищаешь. Если в самом деле хочешь ее спасти, выходи, я убью тебя и оставлю ее в покое.
— Это бы сработало, если бы не браслеты, которые нам подарила Сатара. Умру я — умрет Симона. Раздели нас, и я, может быть, подумаю над твоим предложением.
Кайафас раздраженно фыркнул:
— Не веришь мне?
Это слово будто вернуло его в детство. Он тогда едва научился ходить и был так голоден, что сделал бы ради еды что угодно. Зима выдалась суровая, весь урожай был съеден. Как-то Сайфер заметил на карнизе какого-то дома остывающий хлеб, но не мог дотянуться и достать его. Почти час он искал, на что встать или чем сбить хлеб, но ничего не получалось.
Умирая от голода и досады, он в слезах вернулся домой, где к нему подошел Кайафас:
— В чем дело, крысеныш?
Он по глупости все выложил.
— Скажи мне где это, и я с тобой поделюсь.
— Это мой хлеб!
Кайафас несогласно поцокал языком:
— Его съедят люди. Разве не лучше иметь половину, чем совсем ничего? Доверься мне, крысеныш. Я с тобой поделюсь.