Охотник на лис

Дюпон воспользовался моим именем для того, чтобы обеспечить себе власть и авторитет в борцовском мире. Если бы я выиграл золотую медаль, это бы укрепило его положение в мире спорта и заставило людей поверить, что он был безобидным филантропом. А это было бы ложью.

Дюпон любил повторять, что он готов решить все финансовые проблемы, чтобы я мог сосредоточиться только на борьбе. Однако он не упоминал при этом, что, решив все финансовые проблемы, он взамен создаст одну-единственную, громадную, совершенно непреодолимую проблему в лице самого себя. Я не мог смириться с мыслью, что Дюпон мог предстать в качестве образца для подражания, в качестве хорошего руководителя. Он не был ни тем, ни другим. У него были мотивы, чтобы платить всем тем, кто был готов петь дифирамбы в его адрес, которые он так жаждал услышать.

Однажды в раздевалке он угрожал сломать мою карьеру. И он сделал это, сукин сын.

Я просто не мог позволить ему получить то, что он хотел больше всего на свете: хорошую репутацию. Я не мог больше помогать ему в этом. Я не мог больше мириться с этим.

После двадцати семи лет занятия борьбой, всего того, через что я прошел, и немыслимых жертв ради того, кем я стал, единственно возможным способом оказать сопротивление оказалось отказаться от глухой обороны – и от самой борьбы.

Глава 15 Новый дом, новая жизнь

Я больше никогда не выступал в качестве борца. Я выиграл золотую олимпийскую медаль и два чемпионата мира. Ни один другой американский борец не мог похвастаться таким достижением. Я четыре раза выигрывал открытый чемпионат США, три раза – чемпионат Национальной ассоциации студенческого спорта. Тем не менее я чувствовал, что еще не достиг всего того, на что был способен.

Я бы хотел быть русским, потому что их борцам высокого класса платили за то, чтобы они тренировались и участвовали в соревнованиях. Они не были поставлены перед необходимостью вести борьбу за выживание, им было разрешено преуспевать. И, вне всякого сомнения, им не приходилось полагаться на типов, подобных Джону Дюпону.

Дэйв еще в Висконсине также перестал участвовать в соревнованиях, отказавшись на год от продолжения своей спортивной карьеры, чтобы стать тренером национальной сборной Федерации спортивной борьбы США. Обычно должность тренера национальной сборной предоставляется спортсмену на один год, и за нее не платят. Таким образом, почетная возможность возглавить сборную страны предоставляется различным тренерам. Но если бы Дэйв захотел быть на этой должности более одного года, я думаю, у него было достаточно влияния в Федерации спортивной борьбы, чтобы сохранить ее за собой.

Я с самого начала намеревался оставить поместье «Фокскэтчер» после Олимпиады, однако оно позволяло мне, вернувшись из Сеула, на какое-то время спрятаться от всех. Я находился в депрессии, понимая, что речь идет не только о завершении моей спортивной карьеры, но и о моем фиаско в том, что я мог бы и должен был бы сделать. Я хотел уехать из поместья, как можно дальше от Дюпона, но в то же время мне хотелось быть там, где мне не стали бы докучать вопросами об Олимпиаде-88. После крупных поражений я обычно прячусь от всех. После самого крупного своего поражения, а я именно так воспринимал свое последнее выступление, я не знал, как долго мне захочется скрываться от всех. Поэтому я попросил свою подругу приехать и побыть со мной в поместье «Фокскэтчер» некоторое время.

У Дюпона были ключи от моего дома, и он обычно приходил без приглашения. У меня вообще не было никакой частной жизни. Где-то спустя неделю после приезда ко мне моей подруги Джон вдруг распсиховался и ворвался ко мне в комнату, размахивая пистолетом во все стороны, в том числе и в нашем направлении. Это напугало мою подругу, и я быстро заслонил ее собой. Сам я не боялся Джона. Он никогда не представлял для меня опасности. Это был просто слабый человек, который пытался как-то компенсировать неуверенность в себе и низкую самооценку.

Джон вышел и вернулся с видеокассетой.

– Я хочу показать вам что-то, – сказал он нам, вставляя кассету в видеомагнитофон.

Это была видеозапись фургона наружного наблюдения, из которого можно было, направив на окно лазер, прослушивать, о чем говорят в доме, сканированием вибрации стекол. Мы с подругой просто сидели и смотрели, не понимая, что он хотел этим сказать нам. Все это было весьма странно. Он словно пытался довести до меня, что ни частной жизни, ни безопасности, ни свободы действий не существует не только в поместье, но и в любом другом месте, где бы мы ни оказались. И я вновь ошибочно расценил это как очередную пустую угрозу слабого человека.

После этого случая я решил, что необходимо ускорить свои планы по отъезду до конца года.