Менее года назад он стал руководить спортивным центром ВВС. Он стал также известен как легендарный бегун, каждое утро наматывавший пять миль и участвовавший в нескольких 100-мильных гонках.
Уэйн недавно написал книгу «Борьба: на ковре и за ним». Ее название было схоже с названием книги Дюпона. Однако, сравнивая эти две книги, понимаешь, что они отличаются так же, как Уэйн отличается от Дюпона: книга Уэйна намного лучше и совершенно другая. Уэйн являлся воплощением мужественности и силы.
Я вызвался быть помощником Уэйна в Академии и купил небольшой домик поблизости. Он никогда не узнал, насколько то, что он разрешил мне быть рядом с ним, помогло мне постепенно восстановить то душевное состояние, которое было у меня до моего отъезда из Пало-Альто в Вилланова. Нормальная обстановка в Колорадо-Спрингс открыла мне глаза на все потуги Дюпона плести интриги и манипулировать окружающими. У меня возникло впечатление, что мне удалось сбежать из какой-то секты.
Как-то я сидел дома, смотрел телеканал «Дискавери» – и наткнулся на документальный фильм о Джоне, создание которого он профинансировал. Там были показаны разные аспекты его тренерской деятельности: как он обучает парней разным простым приемам, как дует в свисток во время тренировки. В самом конце была показана церемония моего награждения на чемпионате мира 1987 года. Я наклонился, чтобы мне на шею повесили золотую медаль. Когда я выпрямился, прямо над моей головой появилась заставка: «История Джона Дюпона». Словно это он явился причиной моей победы. Слова были такой величины, что за ними было сложно различить мое лицо. От этой картины у меня скрутило живот.
Но он не мог задержаться там надолго. Полагаю, что все в борцовском мире прекрасно знали: Дюпон не имеет к спорту никакого отношения. У него не было ничего, что он мог бы предложить, кроме денег. Однако за счет своих пожертвований он смог на какое-то время обеспечить себе политическое продвижение в Федерацию спортивной борьбы США и Международную федерацию объединенных стилей борьбы. Даже при том, что Дюпон получил звание «человека года» Федерации спортивной борьбы США и издания «Новости спортивной борьбы», большинство борцов испытывали к нему сильное презрение. Если бы он не начал постепенно терять интерес к спорту, его просто выдавили бы из спортивного мира. У Джона не было шансов остаться в этом мире, в котором все ненавидели его. Странным было то, что именно борцовское сообщество на какое-то время подпустило его к себе.
Неприязнь к Дюпону настолько глубоко засела во мне, что, отчасти в связи с этим документальным фильмом, я в 1989 году стал размышлять об убийстве. По мере того как я взрослел, меня учили, что успех складывается из упорной работы, жертв, страданий, честного отношения к делу и отказа от кратчайшего пути. Наблюдая за тем, как Джон приобретал все больше власти в борцовском мире, я убеждался в том, что меня учили неправильно. Те, кто занимался борьбой, откровенно попрошайничали, предоставляя Джону в ответ все, что бы он ни пожелал. У него была потрясающая способность каждому назначать свою цену. Я еще никогда не чувствовал себя таким подавленным, увидев, как его имя появляется над моим изображением в документальном фильме, за создание и трансляцию которого он заплатил. Это послужило мне последним напоминанием о том, что он воспользовался моей болью, чтобы завоевать авторитет и добиться власти, а затем сломал мою карьеру. Мне захотелось отомстить.
Я купил миниатюрный арбалет, насадил на палку пластмассовый кувшин для молока и представил, будто бы это голова Дюпона. Я натренировался попадать в кувшин с пятнадцати метров: насколько я помнил, это было примерное расстояние от кустарника у его особняка до того, кто, подъехав к дому, будет подниматься вверх по лестнице.
Я планировал продать все, что у меня было, скрыться от всех, поехать в Ньютаун-Сквэа, переночевать в машине, чтобы не селиться в мотеле и избежать свидетелей, спрятаться в кустах у особняка и дождаться Дюпона.
Я бы выстрелил ему в голову из арбалета, когда он поднимался по лестнице. Пока он умирал на ступеньках, я бы спокойно подошел к нему, чтобы в последние минуты своей жизни он знал, что это я стрелял в него. Но я бы проявил осторожность и не стал бы слишком приближаться к нему, чтобы на меня не попала его кровь.
Он бы умолял меня о жизни, глядя, как я заряжаю следующую стрелу. Он бы извинялся, не переставая: «Я прошу прощения за все! Пожалуйста! Дружище! Прошу! Нет! Не надо! Пожа…»