Охотник на шпионов

– Все за мной, вперед! – заорал я, быстро сообразив, что финнов достаточно грамотно отсекают от нас, прямо-таки не давая им поднять головы. Одновременно указывая своим заединщикам направление движения – прямиком в сторону БА‐20. Таскать за собой покойников в те годы ни в одной армии мира как-то не было принято, это уже потом некоторые американские идиоты начали считать вполне нормальным положить несколько дополнительных жизней за вынос чьего-нибудь трупа (не живого «рядового Райана», а именно трупа – в том же Вьетнаме и позднее зачастую именно так и было). По этой причине никаких команд насчет «выноса тел» (а особенно сгоревшего водителя пикапа, вытаскивать которого было вообще проблематично) я не отдавал, понимая, что бойцы и так вымотались. Тут мертвые нас простят, тем более, им уже все равно. Простите, не уберег.

– ПТР не забудь! – приказал я Смирнову.

Ох, как мы бежали! Наверное, никогда так не бегал! Особенно учитывая, что все это было зимой, под пулями и с частичной «выкладкой». У нас, в начале следующего века, всякие думающие, что они умнее всех, всегда знают «как надо» и на раз-два переиграют хоть битву под Сталинградом, хоть танковое сражение под Прохоровкой (судя по тому, что они пишут и говорят, их сдерживает исключительно отсутствие «самой обыкновенной машины времени»), разжиревшие за монитором «диванные наполеоны и комбриги» почему-то не представляют, что на любой войне надо не только мышкой кликать, но еще и вот так носиться, словно кем-то укушенный, по пересеченной местности (а это физически трудно!), да при этом еще и стрелять из винтовки или автомата (а они, мать их, тяжелые!). Так что, как говорил про таких, как они, один поэт второй половины XIX века: «Если глуп – так не пиши, а особенно – рецензий».

Прижатые действительно плотным пулеметным огнем к земле и деревьям финны стали стрелять и вовсе редко. Благодаря чему никто из нашей пятерки не был убит или ранен при отходе.

Когда мы, поскальзываясь на остекленевшей в колеях грязи и временами падая в снег, таки добежали до броневика, БА‐20 стал долбить по лесу короткими очередями из своего единственного башенного пулемета, а его спешившийся «десант» стрелял по лесу лежа или с колена из винтовок и двух ДП. Почему-то красноармейцев было значительно больше, чем тех, кто накануне вызвался добровольцами. «Оставшиеся в лавке» товарищи младшие командиры решили подстраховаться? А почему бы и нет?

– Быстрее! Вон туда! – крикнул нам высунувшийся из приоткрывшейся двери броневика долговязый Ададуров, указывая куда-то себе за спину. А там, как оказалось, маячил у обочины дороги знакомый мне по утру «ГАЗ-ААА» с цепями «Оверолл» на задних осях и работавшей на всю мощь максимовской счетверенкой в кузове.

Ага, так вот откуда взялся автоматический огонь такой плотности!

В кузове полуторки рядом с расчетом стоял довольный Гремоздюкин с биноклем на шее. Вид у него был прямо-таки словно у Бориса Бабочкина в роли Чапая во время исторической начальной сцены одноименного фильма, у моста. Только усы заменяла перманентная мужественная небритость, а вместо папахи его голову сейчас венчала стальная каска. Ну а в роли просто тачанки была «автотачанка» – этот самый, трехосный и четырехствольный зенитный агрегат.

Следом за нами к грузовику перебежали, время от времени паля себе за спину, и прикрывающие нас бойцы. БА‐20 при этом усилил огонь, а «ГАЗ-ААА» перестал стрелять, начав сдавать назад. Потом грузовик достаточно быстро и грамотно развернулся, расчет повернул стволы своей счетверенки почти строго в корму и снова от всей души ударил по лесу. Главной в этой стрельбе была не точность, а плотность огня. Ну хоть что-то в военном деле эти сержанты и старшины, как выяснилось, все-таки понимали.

Когда мы, потные и запыхавшиеся, подбежали к «ГАЗ-ААА», прикрываемый его огнем БА‐20 разворачивался в дорожных колеях, натужно гудя мотором, а потом, оборотив башню назад и продолжая стрелять короткими очередями, медленно поехал в нашу сторону.

– Все, уходим! – задыхаясь, крикнул я Гремоздюкину.

«Максимы» перестали стрелять. Уронив тяжеленное трофейное ПТР и патроны к нему в кузов «ГАЗа», мы со Смирновым влезли через борт, бойцы попрыгали в кузов и на подножки грузовика. Трое запоздавших оседлали подножки броневика, и мы, постепенно набирая скорость, без оглядки рванули с места боя.

В общем, кое-как уехали, явно сникшие финны за нами не гнались и вслед почти не стреляли.

– Ну что, у нас двое убитых, – сказал я, немного переведя дух стоявшему надо мной в прежней позе памятника Гремоздюкину. – А как у вас?

– Да вроде, тьфу-тьфу, всего один раненый!

– Неплохо. А ведь могло быть куда хуже!

Сказав такое, я понял, что теперь под моим командованием, кажется, осталось уже не 176, а 174 человека. Минус еще два – поганая смертная бухгалтерия, работающая исключительно в сторону уменьшения. Позднее мне доложили, что вторым погибшим, кроме Гевлина, был некий красноармеец Армидзе (именно он сгорел за баранкой пикапа), которого я до этого и в глаза не видел.