Меня разбудила потревоженная сторожевая сеть. Открыв глаза, я сел и осмотрелся. По дорожке в мою сторону шли мужчины. Пятеро в простой, крепкой одежде, были вооружены луками и короткими мечами. А двое идущих впереди наоборот не имели никакого оружия и щеголяли в яркой одежде. Увеличив охват сторожевой сети до полумили, я удостоверился, что больше никого в округе нет, и встал с лежанки. Приметив меня, мужчины ускорили шаг и вскоре подобрались к моей стоянке. Увидев поваленное мной дерево, добравшийся до меня первым толстячок, начал хватать ртом воздух.
Справившись, наконец, с шоком, он взвыл: — Груши, мои груши… Вы только посмотрите, что стало с моими сайорскими грушами…
Смутившись, я покосился на поваленное дерево. Не такие значительные ночью, днём увечья, нанесённые сваленным стволом другим деревьям, были видны гораздо лучше. Очень сильно были повреждены два дерева, и ещё с одного было сломано несколько ветвей.
Худощавый мужчина, в заметно вылинявшей яркой одежде, тронул толстяка за локоть и указал ему на проделанную мной в колючих зарослях просеку. Взглянув туда, толстяк ахнул.
— Мой крыжовник! Мой янтарный крыжовник! — взвыл толстяк. — Лучший крыжовник в Сулиме…
— Ничего господин Паким, новый посадим. — принялся его утешать худощавый мужчина.
— Ах ты, варвар! — набросился на меня с обвинениями толстяк. — Негодяй! Да я тебя… Да я тебя на галеры. Нет на каторгу. Нет сначала на галеры, а потом на каторгу. Негодяй! Хватайте его!
— Постойте, — предложил я выдвинувшимся вперёд вооружённым мужчинам. — Я не хотел наносить урона вашему саду. Случайно так вышло. Ночью с гор спустился, и в ваш сад забрёл. Запущенный он у вас очень, вот и не разобрал я в темноте, что это не заброшенный сад.
— Заброшенный? — разгневался толстяк. Да что ты осёл понимаешь в уходе за садом!
— Ну не особо много, — признался я. — Но понимаю, что ничего страшного, за что можно отправить человека на галеры не натворил. Кусты я не корчевал, значит, новые вырастут. Дерево срубил сухое, а то, что немного ветви на других деревьях повредил, так это не так страшно. Я оплачу вам ущерб, и разойдёмся миром.
— Оплатишь ущерб? — зло засмеялся толстяк. — Да тебе голодранец всю жизнь надо работать, чтоб мне ущерб возместить. Нет у тебя пяти золотых.
— За десяток кустов и несколько сломанных ветвей пять золотых? — возмутился я. — Да за эти деньги можно пару тысяч новых деревьев посадить.
— А мне за десяток кустов и несколько ветвей и пяти золотых мало, — заявил толстяк. — На каторгу отправишься. Уж тогда — то окрестное ворьё к моему саду и приближаться не будет.
— Да вы с ума сошли. Какая каторга?
— На своей шкуре узнаешь какая, — зло бросил толстяк. — Не переживай, хватит у меня возможностей на каторгу тебя упечь. Сам султан Фасир меня ценит. Уж он — то уважит мою просьбу и отправит тебя на каторгу.
— За что? — воззвал я к разуму толстяка. — За что на каторгу? Как можно человека из — за пары веток на каторгу отправить?
— Плоды с этой пары веток и десятка кустарников к столу самого султана поставлялись, — сказал толстяк. — Так что ты не только на мой сад покусился, ты самого султана без пропитания оставил. За это — то тебя на каторгу и отправят.
— Неужто стол султана из — за нескольких плодов оскудеет? — усомнился я.
— Не оскудеет, — согласился толстяк. — Но таким варварам как ты самое место на каторге. Не просто так ты в мой сад залез, видно ведь, что злой умысел у тебя был. Если бы ты случайно сюда забрёл, то тебя бы собаки отогнали.
— Верно господин Паким, — кивнул худощавый. — Не иначе как усыпил псов этот варвар.
— Да вон же они валяются, — приметил останки псов молодой парнишка. — За поваленным деревом.
Худощавый метнулся туда и зарыдал в полный голос.
— Господин Паким, господин Паким, — плача обратился он к Пакиму, — этот негодяй убил ваших прекрасных псов. Не дайте такому преступлению остаться безнаказанным, повесьте этого негодяя.
— Ах ты, мерзкий разбойник… — побледнел толстяк. — Так ты ещё и собачек моих убил?
— Они на меня набросились, вот и пришлось их убить, — вздохнул я, с каждым мигом теряя надежду, что удастся разрешить дело миром.
— Да один пёс стоит дороже чем твоя жизнь, голодранец! — завопил толстяк.
— Так что мне надо было спокойно смотреть, как они меня растерзают? — спросил я.
— Пусть бы растерзали, — заявил толстяк. — Нечего по ночам по чужим садам бродить.
— Идите вы прямо на восход солнца, пока до края мира не доберётесь, — обозлился я. — И собачек с собой захватите.
— Ах ты, скотина… — прошипел толстяк. — Ещё и оскорблять меня будешь…
— Хватайте его, — крикнул худощавый. — Нечего смотреть, как вашего господина оскорбляют.
Вооружённые мужчины вышли вперёд. Двое самых старших приготовили луки, а остальные вытащили из ножен мечи.
— Ну, на кой это вам? — спросил я, делая ещё одну попытку к примирению. — Говорю же, не нарочно я в сад забрался. По — тёмному с гор спускался и забрёл сюда.
— Нам — то что, — пожал плечами старший мужчина. — Господин Паким здесь распоряжается.
— Хватайте негодяя, — приказал толстяк.