Охотник за бабочками 2

— Это я животное? Это меня к ветеринару? Ты у меня сейчас скотина госэкзамены в санэпиднадзор отправишься пересдавать. Я твою лавочку мигом прикрою. Почему на потолке нет датчиков пожаротушения? А?

Бармен переместил глаза на потолок, облизал губы, прищурил глаз, подсчитывая возможные убытки. А потом поступил так, как поступают настоящие скотины.

— Выпивка и все остальное за счет заведения. Что вы закажите?

Кузьмич мигом успокоился, но брови разогнуть не спешил. Он уселся с ногами на стойку и зло бросил:

— Два килограмма сухарей. С корочками.

— Два с корочкой, — продублировал заказ бармен и поспешил удалиться, чтобы не навлечь ни на себя, ни на свое заведение ненужных неприятностей.

— С ними только так и надо, — восстанавливая сбившееся дыхание пояснил Кузьмич в ответ на мой вопросительный взгляд, — Сначала к ветеринару отправят, потом, если не остановить произвол, к хирургу.

Справа от меня кто-то сел. Я подумал, не взглянуть ли, но меня опередили.

— Красавчик, угостишь даму папироской?

Я все-таки повернул голову и первую минуту находился в некотором замешательстве. Рядом сидела безусловно дама. Выше меня на голову, в откровенном красном обтягивающем платье. Офигенно длинные ноги, заканчивающиеся симпатичными красными копытами. Но! Лицо у дамы находилось в районе груди, а грудь, в свою очередь, соответственно, в районе лица. Из этого сумбурного объяснения понятно, почему я слегка замешкался. Как истинный аристократ в шестнадцатом колене я обязан был смотреть строго в лицо. Но это значило бы, что я смотрю на грудь. Что весьма неприлично в обществе. Но если я посмотрю на грудь, представляя, что это лицо, то лицо может неправильно истолковать мои намерения.

Поблуждав по телу, я все-таки остановился на лице, как на наиболее стандартной форме общения.

— Кузьмич, угости даму, — попросил я первого помощника.

Бабочек, искоса поглядывая на меня, вытащил сигару.

— И подкурить.

Подкурить я могу и сам. Только надо поосторожней. А то здоровенная копна волос на груди, не дай бог конечно, может вспыхнуть в один момент.

Дама глубоко затянулась и выдохнула дым прямо мне в лицо. Я тут же закашлялся от нехватки кислорода в окружающем меня объеме. Дама засмеялась приятным грудным (наверно все-таки грудным) смехом и легонько тюкнула мне между лопаток. Дыхание окончательно зашкалило и я, стараясь протянуть время безвоздушия, знаками показал, что бить меня больше не надо.

— Это с непривычки, — пояснил я, постепенно приходя в норму, — На меня редко дуют.

Дама вновь засмеялась, поправила руками грудь на плечах, потом погладила меня по небритой щеке.

— А ты мне нравишься, красавчик. Не хочешь продолжить знакомство в более непринужденных апартаментах. За весьма скромное вознаграждение.

Я мысленно оценил свои возможности. Предположил, что проблемы с грудью и лицом у дамы могут быть не окончательными и сказал свое категорическое:

— Нет. Я аморфобиопалеглобосексуалист.

Обычно данное объяснение действовало без осечек. Не дало оно сбоя и на этот раз. Дама мгновенно понурилась, глаза ее погрустнели, она подперла лицо о руку и глядя в пространство сказала:

— Мне сегодня определенно не везет. Одни аморфобиопалеглобосексуалисты попадаются. Где натуралы? Где истинные ценители дамской красоты?

Ответа она не получила. Поэтому быстро потеряла ко мне интерес и двинулась дальше, ища приключений. На что? Я так и не смог определить, что же там у нее находилось.

Вернулся бармен. Поставил передо мной двойной безо льда квас, а перед Кузьмичем корзинку с сухарями. Дополнительно ему же протянул здоровенный черствый батон.

— Это вам лично от хозяина, — вежливо улыбнулся он.

— Общий привет ему передай, — отмахнулся бабочек, — Ну чего уставился. Уйди. Давай, давай!

Бармен повторно изобразил улыбку и, с видимым облегчением, удалился.

Мы не успели воспользоваться дармовой выпивкой и прочими благами заведения. На стойку, перед Кузьмичем, забралось новое действующее лицо. Росту на голову выше первого помощника. Строение вполне сносное. Совершенно лысое. С пухленькими ручками и ножками. В ярко-красном откровенном облегающем платье и такого же цвета тапочках.

Она посмотрела на Кузьмича долгим, сжигающим взглядом, и прошептала:

— Красавчик, не угостишь даму сухариком?

Я уже приготовился ловить первого помощника, потому что знал, за свои сухари он перегрызет кому угодно горло. Но случилось невероятное. Челюсть у Кузьмича упала, крылья, наоборот, задрались к отсутствующим на потолке датчикам пожаротушения, и он ни слова не говоря, подвинул к пухленькой корзину с сухими съестными припасами.

Та, не проронив более ни звука, принялась жадно запихивать в рот пригоршнями сухари, звучно давясь и урча в районе желудка. Но глаз с Кузьмича не сводила. А тот, тюфяк, сидит пасть растопырив, наблюдая, как поглощается его любимая пища.

Последний сухарь прохрустел прощальную песню, пухленькая облизала пальцы, рыгнула и погладила округлившийся живот.

— Красавчик, ты мне нравишься. Садись ближе, поболтаем.