Бутылки на пол падают, разбиваются. И превращаются в озеро кроваво красное, коньяком до краев заполненное. А вилочки наши семейные, городом среди озера прикидываются. А в городе людишки маленькие шмыгают, парад показывают. С трубами, да знаменами красными, кумачовыми. Транспаранты на ветру полощутся, и даже музыка имеется. Посреди города этого трибуна каменная, одноэтажная. На ней человечек маленький кепкой размахивает, да приговаривает слова непонятные. "Да здравствуют работницы пятого цеха трикотажной фабрики! Да здравствуют повышенные совхозные удои.
Гости наши уже и хлопать не могут. Во все глаза на чудо невиданное пялятся. Поверить сами себе не могут. ПаПА даже дирижерование прекратил, а музыканты из оркестра Земной Армии и Флота в кучу сбились, да на город чудной посреди озера коньячного любуются.
Ляпушка повертелась немного под конец, в позу театральную стала и рученьки свои золотые опустила. (Это ж какие брюлики можно на таких представлениях зарабатывать?) Надо обмозговать. С Кузьмичем посоветоваться, как голубу нашу на дело это уболтать.
Не успела Ляпушка на место свое, рядом со мной усесться, платочком ситцевым обмахнуться, а на сцену две невестки старшие выскочили. ПаПА снова за палочку лазерную, оркестр снова в трубы синтезаторные да барабаны электрические.
Джу стала чечетку выбивать, как только сама стоймя держится? Коко вокруг нее ножками шаркает, руку к груди прижимает. Поплясали так, поплясали, да стали невестки старшие руками размахивать, добро годами собранное по сторонам раскидывать.
Может просчет, какой у них вышел, может, техника подвела, не знаю. Только столовые приборы, да припасы съестные как были вышеназванными, так и остались. Превращений, не поддающихся объяснению науки, не произошло. Даже хуже. Яйца перепелиные в майонезе, два брюлика за десяток, прямо в лицо паПА долетели, а нож столовый обоюдоострый с атомной наточкой, ему же промеж ног чуть все хозяйство не попортил. Благо мимо пролетел и в барабан большой оркестровый впился, приведя его в нерабочее и непотребное состояние.
Братишки мои бросились своих избранниц останавливать. Да куда там. Разошлись, словно не разу не танцевавшие. Особенно Джу металлическая. Начала ноги к потолку подкидывать, канкан показывать. Наверно и в штанины продукты прятала, а может, и просто так туда завалилось, да только полетели во все стороны устрицы с раками. Причем не вареными, а живыми. Много их было, не сосчитать. Про всех гостей не скажу, врать не стану, но некоторым точно досталось. Джу ноги то сильно подкидывала, ускорение устрицам и ракам изрядное придавала.
Первым опомнился паПА. Как и положено хозяину дома. Кликнул он охрану с пушечками и велел выкинуть… лучше процитирую: — "… (пи-и-ип) подколодных вон из дома моего. И что б впредь от этих (пи-и-ип) ни одного (пи-и-ип) болтика здесь не было". Конец цитаты. Может, и грубо паПА сказал, но я ж не могу его слова перевирать. Потом обидится, скажет, почему исковеркал речь праведную.
Пока бардак разбирали, пока новые кушанья да бутылки запотевшие на столы накрывали, времени немного прошло. ПаПА бросил на произвол судьбы Большой оркестр Земной Армии и Флота, которые с ним уже сыгрались, и даже плакали, расставаясь, подсел к нам, притащил с собой братьев старших. Чтоб обмыть, стало быть, счастливое избавление от внеземных террористок.
— Не грустите, — сказал паПА братьям старшим, — Не грустите сыны мои старшие. И на ваших этажах праздник состоится. Не чета вам эта шваль инопланетная. Невоспитанная она, да на руки липучая. Что касается инцидентов ожидаемых, то сам разберусь, мало не покажется. Юристы мои уже грамотку готовят с нотой протеста. Пусть сами контрибуцию платят за мораль ущерб и испорченный столовый сервиз. Барабан оркестровый само собой. А вам, сынки мои старшие, найдем жен получше. Пусть уж будут не богатыми, а умными, как наша Ляпушка.
Ляпушка то, предположим, не "наша", а моя. Зря, что ль, я через нее страданиям подвергался и жизнью рисковал. А она то молодец. Сидит на стуле своем, глаза в пол мраморный, плиточный уткнула и ладонь мою поглаживает. Типа, все нормально у нас, и без всяких конфронтаций и осложнений. А ведь потом и щипок мой вспомнить, и поглаживание. Ну да нам не привыкать, мы парни битые, привыкшие.
— А таракан-то твой где — паПА повертел головой хмельной, разыскивая Кузьмича.
— Он не таракан, паПА, — я укоризненно посмотрел на него, — Он самая, что ни наесть натуральная бабочка. Только мужского пола и очень одинокий.
— Да? — почему то удивился паПА, — А почему похож на таракана? Кстати…
Он переключил все свое внимание на бывшую куколку.
— Скажи-ка мне доченька, — быстро у него как все получилось, — А как же крылышки твои? Не мешают человеческому общению. Может мы их того… У меня и хирург знакомый имеется. Друг детства.
ПаПА всегда зрит в корень. Самую суть словил. Не знаю, как в остальном, а крылья-то куколкины при человеческом общении совсем неуместны. Помяться могут.
Ляпушка глазки свои застенчивые на паПА подняла и говорит голосом тихим, да ласковым.