Охотник за душами

И именно поэтому я, однажды сюда вернувшись, не тронул проклятую деревню. Не тронул, видимо, зря, потому что прошлое действительно возвращалось, и я снова ощутил себя здесь, на этой же самой улице, недалеко от старой мельницы и того самого проклятого трактира. Вот только рядом не было никого, кто мог бы мне помочь.

Воспоминания — как отблеск молнии: внезапно возникнув, они так же быстро и погасли, почти не украв отмеренного Смертью времени. Но, заново вспомнив печальный отрезок той жизни, я внезапно понял, о чем Она спрашивала. И с каким-то новым чувством оглядел погруженную в полумрак улицу.

Для темного мага в порядке вещей прикасаться к Тьме и слышать ее шепот. Но по-настоящему на темную сторону мы уходим лишь в минуты страшного, всепоглощающего и по-настоящему убивающего душу отчаяния.

У каждого из нас в прошлом был день, о котором мы не хотим вспоминать: гибель близких, предательство любимых… За каждым магом Смерти стоит своя собственная невеселая история. Однако только сейчас, здесь, глядя в глаза жадно облизывающихся тварей, я вдруг осознал, что в действительности не хочу умирать. Что я, несмотря ни на что, все еще не сдался. Не пал духом. А ставшее для меня мостиком во Тьму отчаяние не заполонило мою душу полностью. В ней по-прежнему осталось место для дружбы, сочувствия, желания бороться… и в ней пока еще действительно остался свет.

— Свет — это надежда, — в каком-то прозрении прошептал я, замерев под холодными руками Смерти. — Вот что заставляет нас идти вперед! И вот почему даже здесь мы остаемся живыми!

Пальцы на моей щеке легонько сжались и, бережно проведя по покрывшейся инеем коже, медленно отдалились.

— До встречи, Артур Рэйш, — со смешком отступила Смерть. И мне почему-то показалось, что в этот момент она торжествующе улыбалась.

А затем ощущение чужого присутствия окончательно исчезло, удавка на горле резанула кожу чуть глубже, а из-под нее, словно голодная змея, выползла тоненькая черная струйка. Слабая, неуверенная, но все же истинно моя.

Бом-м! — в третий раз гулко содрогнулось мое сердце, извещая об окончании отпущенного Смертью срока.

— Тьма… тебе жертвую! — прохрипел я буквально за миг до того, как приготовившиеся к прыжку гули снова ожили.

Пляшущие перед моим лицом черные язычки вспыхнули, в мгновение ока превратившись в густое, пышущее мертвенным холодом пламя. Удавку на моем горле с силой дернуло, обильно брызнувшаяся из-под нее кровь окропила загородившее полмира пламя, и в тот же миг весь мир заволокла густая черная пелена.

Я успел только увидеть, как прямо на меня несется раззявившая пасть мертвая тварь, следом за которой в едином порыве ринулись остальные гули. Невольно зажмурился, непроизвольно напрягся, одновременно сжав кулаки. А потом с тоской подумал:

«„Секиру“ бы мою сюда»…

И сперва даже не поверил, когда в правую ладонь что-то требовательно толкнулось.

Изумленно распахнув глаза, я растерянно уставился на закрывшую меня с ног до головы черную пленку, за которой, как за надежным щитом, ярились и бесновались гули. Затем шевельнул рукой, с трудом скосил глаза и растерянно их округлил, обнаружив, что перед моим лицом покачивается подозрительно знакомое лезвие. Попробовал им взмахнуть, насколько позволяли путы. И тихо, недобро рассмеялся, обнаружив, что кисть теперь совершенно свободна.

Наскоро избавившись от дурацкого заклинания, я отступил от стены, едва не уткнувшись носом в отделившую меня от гулей неодолимую преграду — ожившая Тьма трепетала, дрожала и переливалась, как жидкое облако, слегка прогибаясь всякий раз, когда снаружи в нее врезалось очередное тело.

При этом она была здесь, со мной. Она сочилась из глубоких порезов, но не падала на землю, а собиралась и сама по себе сплеталась в невиданный доселе щит. Плотная, густая, слегка напуганная тем, что между нами происходило. Но по-прежнему мягкая, прохладная и удивительно верная, особенно после того, как я впервые ее накормил.

Секира в моей руке тоже оказалась создана из того же удивительного материала. Матово-черная, удивительно легкая, она не потеряла ни свойственного прежней «секире» изящества, ни невероятной остроты. Но, что самое важное, теперь у нее появилось настоящее древко. Именно такое, какое мне было нужно, — тонкое, твердое, выточенное Тьмой именно под мою руку, оно легло в ладонь так, словно так и было задумано.

— Спасибо тебе, Смерть, за подсказку, — задумчиво проговорил я, глянув на израненное запястье и обнаружив, что от перстня к нему протянулись такие же черные язычки, обвив наподобие повязки и надежно закрыв глубокие раны. — Я понял теперь: во всех нас изначально есть свой свет и своя тьма. И каждый сам волен выбрать, к кому из них обратиться.