Охотник за головами

Он вызывал у его спутников неподдельный интерес, этот мальчишка, умеющий не только бряцать струнами и голосить песни. Музыкант разбирался в серьезном вооружении, свободно говорил об истории, судя по всему, легко читал и писал. Одним только этим заметно отличался от собратьев по цеху, только и способных, что драть глотку за деньги, и ноющих, и хнычущих в любой серьезной ситуации. Про себя Освальд уже решил, что если они останутся в живых, то обязательно узнает, кто такой настоящий Жак. Хоть это и его, Жака, личное дело, но Освальд позволит себе вмешаться. Нечего хорошему человеку таскаться по дорогам, опасаясь быть изрубленным наемными головорезами или попасть в когти оборотня.

После того как все трое разобрались со стрелковым оружием, дальше шли молча. Спустя пару часов усиленной ходьбы совсем незнакомые люди, ставшие волей случая охотниками на оборотней, наконец-то добрались до злополучной развилки, которую еще называли лесным перекрестком.

Даже при дневном свете это место нельзя было назвать приятным. Окрестности густо поросли колючим кустарником, ольхи, грабы и редкие тощие сосны тесно смыкались вокруг поляны. Кроны, метров десяти в диаметре, сходились над головами, давая солнцу лишь чуть-чуть освещать ее. Сейчас все вокруг казалось спокойным и мирным, если бы не кровавая груда, находившаяся точно в середине поляны, в точке пересечения трех дорог. Прикрыв Жака с двух сторон, осторожно двинулись дальше. Чем ближе они подходили, тем больше бледнело лицо у музыканта, и когда они подошли вплотную, Жак не выдержал.

Пока организм стихоплета сотрясался в спазмах, выворачивающих его наизнанку, Хорса внимательно изучал округу. Освальд стоял рядом, настороженно поглядывая вокруг. Лучник долго ползал на коленях, рассматривая следы, в обилии усеивающие землю. Месиво из почвы и сухих листьев пропиталось кровью до состояния густой глины, в которой следы отпечатывались очень четко. И еще повсюду были ошметки, оставшиеся от путников, их лошадей и ослов. А отдельно, аккуратно надетые на перекладину, прибитую к самому верхнему концу паломнического посоха, висели защитные медальоны, которые еще недавно красовались на их шеях.

– Да-а, – протянул лучник, – говорил им наш добрый хозяин: не надо на ночь-то глядя уезжать. Не послушались, и вот…

– Что там?

– Что-что… следы, как и говорили. Следы непонятные, я таких никогда не видел. Да посмотри сам, их много. И видно хорошо, не все затоптаны.

Охотник нагнулся, чтобы лучше рассмотреть. В каше, чмокающей под ногами, оставалось много четких отпечатков, и некоторые из них точно не принадлежали людям или лошадям. Были точно такими, как их описывали жители Оврагов, непонятными и невозможными, но существующими здесь и сейчас. Странные человеческие следы, переходящие в отпечатки волчьих мягких подушек-лап с когтями. Очередная старая легенда оказалась полной правдой. И в таком случае…

– Смотрим не то что в оба, – моментально шпага оказалась в правой руке, а левая уставилась вперед острием даги, – а в десять или в двадцать глаз.

– Да уж понятно, – Хорса, не опустив лука, продолжал всматриваться в следы.

Жак наконец-то справился с собственным организмом и сумел подойти ближе. Мальчишка постепенно отходил, на щеках стал появляться нормальный цвет, но в глазах вовсю плескался, набирая обороты, смерч страха.

«Оно и понятно, – подумалось Освальду, – далеко не каждый сможет нормально выдержать такое. Был бы послабее, обязательно в обморок грохнулся».

– Можешь что-нибудь сказать? – Охотник вопросительно посмотрел на лучника.

– Ходят на двух задних, это точно, – на лбу у Хорсы появилась вопросительная складка, – но как при этом нормально держатся на ногах? Вот этого не понимаю, хоть ты тресни, не понимаю.

– А чего тут не понимать, – Освальд усмехнулся, – встали волчишки на задние лапы и давай свирепствовать. Да какая нам разница, самое-то главное, что есть они, паскуды, прямо хоть сейчас выпрыгнут из кустов и скажут, вот они мы, родимые, не верили, а мы тут как тут.

Громко хрустнула ветка прямо за спиной музыканта. Освальд метнулся вперед, и ойкнул от неожиданности Жак, второй раз за неполные двое суток отшвырнутый в сторону. Только в этот раз не руками охотника, а сбитый ударом плеча. Хорса, развернувшись на колене, оттянул тетиву до правого глаза.

А на том месте, где хрустнула ветка, вырос из кустов громадный матерый волчище. Зверь-великан, ростом с годовалого бычка, черный как смоль, спокойно и невозмутимо смотрел на людей налитыми кровью глазами. Чуть настороженно прядал ушами, втягивая воздух чутким носом. И при этом абсолютно не собирался ни нападать, ни убегать.

– Ни черта себе, – Хорса напряженно выдохнул, – вот это волчара! А встал-то, прям мишень.

– Подожди, не стреляй, – Жак кинулся к лучнику, едва придя в себя после падения, – он же просто стоит. Как будто хочет что-то сказать.