Охотник за тенью

– По сказке, он был умнее других детей, но именно поэтому все его избегали. Он делал еду несъедобной, при его приближении высыхали растения, увядали цветы. Он как будто разрушал все, к чему прикасался.

Неугомонный ум, рассудил Маркус.

– Какая у него была патология?

– Скверная, – отвечал Гави. – Расстройство сексуальной сферы, скрытая агрессия, заметная склонность ко лжи. Но все это сочеталось с высочайшим коэффициентом умственного развития.

Маркус подумал, что такое описание вполне подходит монстру. Неужели Никола и правда в детстве был с ним знаком? Может, так оно и есть, раз кто-то ударом ножа пытался заставить его замолчать.

– Кто был соляной мальчик?

– Я хорошо его помню: он был любимчиком Кроппа, – заявил Никола, и надежда Маркуса окрепла. – Карие глаза, каштановые волосы, довольно обычная внешность. Ему было лет одиннадцать, но он уже какое-то время находился в институте, когда туда привезли меня. Робкий, замкнутый, всегда наособицу. Хрупкий, слабенький, идеальная жертва для тех, кто постарше, – но его не трогали. Боялись. – Никола уточнил: – Мы все боялись его. Не могу объяснить почему, но – боялись.

– Как его звали?

Никола покачал головой:

– Мне очень жаль, приятель: никто из нас не знал настоящих имен товарищей, это входило в терапию. Прежде чем поместить в группу, тебя долго держали в одиночестве. Кропп и его сотрудники убеждали забыть, кем ты был раньше, и вытеснить из памяти преступление, которое ты совершил. Думаю, они ставили перед собой цель перестроить личность ребенка, начиная с нуля. Я вспомнил, как меня зовут и что я сотворил с отцом, только в шестнадцать лет, в тот день, когда было решено, что я могу вернуться в реальный мир, и судья огласил перед всеми мое настоящее имя.

Маркус подумал, что этих сведений достаточно. Но нужно было выяснить кое-что еще.

– От кого ты скрываешься, Никола?

Тот открыл кран, сполоснул руки.

– Как я тебе говорил, мы все боялись соляного мальчика – а детки там у нас подобрались крутые, натворившие ужасных дел не моргнув глазом. Я не удивлюсь, если этот мальчик, на вид такой хрупкий и беззащитный, сейчас, в эту самую минуту, причиняет кому-то зло. – Он уставился на отражение Маркуса в зеркале. – Может, тебе тоже следует его бояться. Но ножом меня ударил не он.

– Так ты видел в лицо того, кто тебя ударил?

– Он напал сзади. Но у него были руки старика, это точно. Еще я заметил на нем ужасные синие башмаки.

10

Квартира Астольфи была обозначена как «пункт 23».

Число 23 представляет собой арифметическую прогрессию. Как раз это Моро и объяснял на тайном собрании, которое состоялось поздним вечером в кабинете комиссара.

В нем принимали участие немногие избранные лица. Кроме хозяина кабинета, вокруг стола сидели представитель министерства внутренних дел, глава комиссариата общественной безопасности, представитель прокуратуры и комиссар Креспи.

– Двадцать три дела, – уточнил комиссар. – Первое относится к 1987 году. Трехлетний мальчик падает с балкона пятого этажа высотного дома. Полагают, что это несчастный случай. Через несколько месяцев с девочкой чуть помладше, живущей в том же квартале, случается то же самое. Оба раза отмечается странная вещь: на правой ноге обоих погибших не хватает башмачка. Куда они подевались? Соскочить во время падения они не могли, и родители уверяют, что в доме их тоже нет. Случайность? Задерживают девушку, которая работала няней в обеих семьях. Среди ее вещей обнаруживают оба башмачка, а в ее дневнике – вот такой рисунок.

Моро показал присутствующим фотокопию странички из дневника. Антропоморфная фигура, та же самая, что таилась в тени в доме Астольфи. Человек с головой волка.

– Девушка сознается, что столкнула обоих детишек с балкона, но не может объяснить, откуда взялся рисунок. Говорит, что это не ее. Признание получено, дело закрыто. Никто не вникает в эту деталь, к тому же следователи боятся, что защита, ухватившись за нее, станет напирать на душевную болезнь.

Немногочисленная аудитория внимательно следила за рассказом, никто не осмеливался перебивать.

– С того времени фигура появлялась, прямо или косвенно, еще двадцать два раза, – продолжал Моро. – В девяносто четвертом ее обнаружили в доме, где мужчина только что убил жену и детей, а потом покончил с собой. Заметили ее не полицейские, а криминалисты во время дополнительного расследования, которого потребовали городские власти, чтобы выяснить, действовал ли убийца один или имел сообщников. После обработки химическим реактивом фигура проступила на зеркале, где ее могли изобразить в любой момент, когда зеркало запотело. – Моро выудил из своих бумаг фотографию, сделанную во время того следствия. Но он еще не закончил. – Вновь ее нашли на могиле педофила, убитого в тюрьме другим заключенным в две тысячи пятом, ее начертали краской из баллончика. Удивительно то, что на могильной плите по распоряжению властей, которые опасались актов вандализма или мести, не было обозначено имя. Никто не знал, кто покоится под ней. Это тоже слепой удар судьбы?

Ответа ни у кого не нашлось.