Охотник за тронами

Один, сетуя на слабость русских сил и упорство минчан, бубнил, что-де против жару и камень треснет, второй, напротив, раззадорившись, кричал: «Не робей, воробей, — дерись с вороной!»

Иные молодца поддерживали говоря: «Бог не без милости, казак не без счастья». Большинство же, не мудрствуя лукаво, осторожничали: знай-де край, да не падай.

Василий Иванович от таких советов вконец закручинился и решил постоять под Минском еще недолго, однако ж, чтоб Сигизмунд на него врасплох не навалился, велел выслать по направлению к Бресту разъезды, а войску помаленьку грузиться на телеги.

Не прошло и дня, примчался в его воинский стан гонец, молодой, складный, нарядный.

В шатер к Василию Ивановичу вошел без робости. Неспешно сняв бархатную шапку, поклонился кое-как, чуть наклонив голову.

Василий Иванович не знал, кто таков молодец по роду-племени, решил про себя: «Должно, сын боярский или служилый дворянин». Спрашивать же не стал — не по чину ему это было и не по породе. Надменно вздернув курносое лицо, покрытое редкой клочковатой бороденкой, смотрел на посланца сурово.

Гонец, шагнув Шемячичу навстречу, вынул из кожаной сумки письмо. Было то письмо не свитком, как у русских, а в квадратном пакете, на немецкий лад. Протянув пакет князю, проговорил громко:

— Казак Никола, гонец его милости.

Василий Иванович вопросительно приподнял бровь, пакета не взял. Властно поведя рукой, велел принять одному из дьяков, в сей момент оказавшемуся в шатре. Дьяк, взломав пять сургучных печатей, вынул из пакета лист.

Молча пробежав первые строчки, быстро глянул на подпись. Сказал тихо, с немалым подобострастием:

— От князя Михайлы Львовича Глинского к твоей милости, Василий Иванович.

Шемячич надулся индюком, проговорил важно:

— Чти.

Дьяк заговорил сладкогласно:

— «Высокородному господину Василию Ивановичу Шемячичу, князю Новгород-Северскому. Кланяется тебе Михаил Львович Глинский, владетельный князь земель туровских, пинских, мозырских, клеческих и иных. Иду с полками моими и воеводами, с огневым нарядом и многими людьми к тебе, князь, на подмогу. И будем, князь, город Менеск промышлять совокупно, и с Божьей помощью тот город возьмем. А ты, князь, жди меня вскорости. И ради того нашего дела совершай все гораздо. Князь Михаил Львович Глинский».

Василий Иванович, побледнев от обиды и гнева, спросил сипло:

— И это все?

— Все, господине, — робко пролепетал дьяк, прекрасно понимая, что двоюродный брат московского царя ни за что не стерпит, чтобы ему писали подобное. Опытный в делах, он увидел в письме Глинского многое, что уязвляло Василия Ивановича в самое сердце. Шемячича Глинский именовал только новгород-северским князем, тогда как себя помянул многими титулами. И писал Шемячичу не как равному, но как подчиненному себе человеку, уязвляя в беспомощности и заявляя в гордыне: «Иду к тебе, князь, на подмогу». И далее, как некий король или же великий князь, хвастливо указывал: «с полками моими и воеводами», а ведь на самом-то деле воевода в его войске был всего один — он сам, князь Михайла.

Еле повернув голову в сторону дьяка, Шемячич зло и отрывисто произнес:

— Письма князю Михайле не будет.

И с прищуром, сверху вниз, глянув на гонца, объявил с великой надменностью:

— Скажи князю Михайле: брат мой, великий князь Московский Василий Иванович, велел мне быть под Минском большим воеводой. А я волю брата моего сполняю, как мне Бог помогает. Иных советчиков да помощников мне не надобно. А если брат мой, Василий Иванович, какого служилого человека ко мне пришлет, то я того человека под начало к себе приму, как о том брат мой мне повелит.

И, встав, гонцу рукою махнул: иди-де, поезжай к своему господину не мешкая.

Николка прискакал к Михаилу Львовичу на следующее утро. Было еще рано. Солнце только вставало. Первые птицы сонно и нестройно перекрикивались в лесах. Однако войско Глинского уже двигалось по дороге и вдоль нее. Вид у воинов был бодрый, молодцеватый — чувствовалось, что поднялись давно и уже успели в пути сбросить дрему, еще ни чуточки не притомившись.

Глинский ехал медленно по обочине дороги, пропуская мимо конных ратников. Не сводя с них глаз, думал о чем-то своем.

Увидев Николку, встрепенулся, все еще оставаясь в плену не покидавших его раздумий, и, как бы приходя в себя, спросил:

— Нашел князя Василия?

— Нашел.

— Давай письмо.

— Письма не дадено.

Михаил Львович проговорил тихо:

— Тогда скажи, что велено.

Николка толково и подробно пересказал, что говорил ему Шемячич.

— Обиделся князь Василий, — криво ухмыляясь, произнес Михаил Львович и сказал не то Николке, не то самому себе: — Ничего, брат, не таких обламывали. Пойдешь под седлом — и сам не почуешь.