Охотник Зеро

Я стала спать с парнями, чтоб они подтолкнули меня к Цурукаве. Увы, они оказывались неграмотны в этом деле. Я впадала в отчаяние, я бесилась, мне хотелось колотить их до потери пульса. Я сбегала от них посреди ночи и возвращалась к себе. Я могла пройти через весь Париж пешком, только бы не оставаться у этих дебилов. И лицо моей мамы, залитое дождем, когда она шагала по бульвару Мальзерб, вставало передо мной и сверлило мне мозг. Тебя тоже, мамочка, шептала я, тебя он тоже любил. Короче, мои опыты с мужскими кроликами быстро закончились. Они не представляли ни научного, ни какого другого интереса.

Почему я продолжала заниматься диссертацией? Что, Цурукаве нужен был кандидат математических наук? В свободное время я занималась японским языком. Я купила самоучитель, а еще кисточки, гуашь и красивый холст из шелка. Я часами вкалывала, со страстью отдаваясь учебе. Занятия по каллиграфии сменялись фонетическими упражнениями, затем я снова выводила иероглифы, повторяя чужие, странные звуки. Я училась произносить без акцента имя Цурукава, а на стенку вешала мои самые удачные творения каллиграфии. Я отправила запрос в Министерство образования, чтобы получить работу учителя в школе. В общем-то, мне не особо нужно было, но я хотела освободиться от чувства долга к своему отчиму, который все чаще позволял себе высказывать отеческую заботу обо мне. Он никак не мог взять в толк, почему я их редко навещаю. Мамочка, наверное, тоже. Чтобы я проявила больше интереса к путешествиям, он купил мне машину и заплатил за автошколу, где я получила водительские права. Я приняла подарок, про себя решив, что он будет последним.

Водить я научилась быстро. Талант, одним словом. Мне нравилось сидеть за рулем. Я выбрала беленькую Рено 4. Я стала часто выезжать просто так, без всякой цели, не выбирая пункта назначения, мне было просто прикольно дать по газам и помчаться по дороге неведомо куда. Это удовольствие скоро превратилось в настоящую страсть. Я выезжала из Парижа на одну из автомагистралей и устремлялась в неизвестное. Затем я сворачивала наугад на второстепенную дорогу и колесила по округе. Иногда я останавливалась, чтобы слегка передохнуть или перекусить в придорожном ресторанчике. Я катила, катила и катила. Цурукаве тоже нравились эти поездки. Теперь, когда я целиком отдалась ему, он часто спускался ко мне. Наши кабины сливались в одно монолитное целое. Наши моторы жужжали в один такт, мы вместе открывали для себя страну. За год мы избороздили широкий пояс от Парижа к Руану, Амьену, а также в направлении к Шартру, Орлеану, Монтаржи, Труа. Меня пьянила мощь объединенных моторов, мне щекотала нервы неминуемость столкновения: удар, падение, взрыв. Мы вступили на путь к неизбежному. Оно блестело в лобовом стекле, переливаясь оттенками страха, оно манило нас и удалялось от нас по мере того, как мы к нему приближались. Время от времени я включала в машине музыку. Это был высший пик наслаждения, нечеловеческого наслаждения. Машина подпевала «Страсть по евангелию от Иоанна», отбивала, повторяя, ноты из Опуса 100. А мы забывали о смерти, которая поджидала нас, Цурукаву и меня, в конце пути, словно мы уже проскочили взрыв и скрежет металла, кровь и крошение костей, мы кружились в вихре неземного счастья. Возвращалась я домой поздно ночью. Сначала я заезжала на автомойку, чтобы смыть следы путешествия. А потом дома сама принимала ванну. И быстро засыпала, погруженная в блаженство ночного покоя.

В январе 1968 года я получила из Министерства образования ответ: есть временная должность учителя в Левалуа-Перре. Я понятия не имела о том, что такое учительство, и, оказавшись в классе с тремя десятками нахальных сорванцов, я тут же запаниковала. И сходу возненавидела их всех до одного. Тошнотворные воспоминания моего детства подступили к горлу: покорный дедушка, тираническая бабушка, немая мамочка и тоскливая квартира на улице Бьенфезанс. Охотник гудел так, словно мы вернулись к началу истории о чувствительных ушах, когда на меня был сброшен необъяснимый груз смертельного отчаяния. Он явно не хотел, чтобы я преподавала в школе и тратила драгоценное время, которое должно было быть посвящено лишь ему одному и никому более. Я попросила одного из учеников открыть окно. Я задыхалась. Я вновь стала двенадцатилетней девчонкой, какая из меня учительница, как можно справиться с этой оравой? Весь урок я занималась с ними устным счетом. А когда прозвенел звонок, когда я, как в тумане, наблюдала за радостными первоклашками, выбегавшими из класса, я вдруг осознала, что только что играла роль своего дедушки. Я пулей выскочила из школы, бросилась в машину и понеслась куда глаза глядят. Я была в таком состоянии, что могла запросто попасть в аварию. Шины засвистели на крутом вираже, дорожный указатель неумолимо летел на меня. Я резко затормозила: бампер замер в паре метрах от столба.