Охотники

Тетя Рая ушла в ванную, слышно было, как открылась дверка титана, застучала кочерга, защипели угли.

–Слушай, Женя, точно у собаки бешенство начинается. Смотри как за Васькой бегает.

– Да играют они это.

– Нет, нет, – это бешенство, я знаю.

Присел за Женькин стол, налил себе кипятка, бросил сахару, долил заварки. Да так много, что чуть всю и не вылил.

–Ты что дядь Коль, с утра чифиришь?

– Слушай, Жека, – не ответил на его вопрос сосед.

Сейчас особенно было заметно: не отошел мужик со вчерашнего.

– Слушай, Жека, а хочешь, я тебе на днюху берданку свою подарю? Я тоже с нее начинал. Старенькая, но бьет, я тебе скажу. Да сам знаешь. Не раз стрелял.

О берданке Женька мечтал давно. "А что для начала – самое то. На годик – два хватит. А потом уж, после армии, настоящее себе, ижевское и возьму, – размечтался он.

– А что сделать то?

– А вот собаку эту пристрели, и берданка твоя.

Женька подошел к окну. За окном, заливисто лая, бегал за Гошей Джек.

– А может и правда, бешенство у него. – подумалось Женьке, – что лаять- то с утра.

Уже через неделю два подростка молча идут по замерзшей реке. Тропинка узкая, глубокая и, чтобы не упасть в глубокие сугробы по ее бокам, идут осторожно, не спеша.

Первый гордо, как настоящий охотник, в валенках, в фуфайке, подпоясанной солдатским ремнем, с берданкой за спиной. Второй держит в дырявой рукавичке старую бельевую веревку, за которой бежит черненькая пушистая собачка.

Ярко в глаза светит солнце, отражаясь в тысячах искорках инея на снегу. Ребята щурятся. Собачка на солнце не обращает внимания.

Маршрут известный, знакомый и им и собачке. Ребята часто бегали сюда к большой старой сосне жечь костер, печь в углях картошку. Да и по сосне полазить интересно. Ветки толстые у нее, недалеко друг от друга – до самой верхушки можно залезть.

А с верхушки весь город и видно: и магазин "Культтовары», и заднюю стену заводского клуба, с большой синей дверью, откуда выходят зрители после сеанса, и даже большую черную трубу заводской литейки на берегу.

У этой двери в клубе, откуда зрители выходят, хорошая слышимость. И в фильмы "до 16" парни собирались у этой двери и слушали кино под монотонное тарахтенье большого старого кинопроектора, шум от которого было слышно из открытой двери комнаты киномеханика. Ему в своей маленькой комнатушке всегда было жарко. И летом, и зимой его дверь у лесенки на втором этаже всегда была открыта.

Собачку привязали дереву. Она ничего не понимает, но на всякий случай, слегка поскуливая, сидит и спокойно, не рыпается, никуда не рвется и лишь печально смотрит в глаза то Саньке, то Женьке.

Стрелять первым Женька предложи Саньке.

Тот взял его берданку. Тяжелой что-то она ему показалась. Не поднимается никак. Посмотрел Санька еще раз на курок, потом прицелился и как только увидел на мушке прицела Джека, виляющего хвостом, берданку опустил, посмотрел в сторону:

–Нет, Женька, не буду я сегодня охотником. Расхотелось что-то.

–Эх, ты, тюфяк. Кляча интеллигентная, дай-ка мне, – хорохорился Женька.

Грянул выстрел.

Не выдержал Женька взгляда Джека, промазал, тряслись руки. Завыл истошно Джек, как человек завыл. Испугался Женька, руки затряслись. А снег вокруг Джека расплывался медленным кровавым закатом.

Сломал Женька свое одноствольное ружье, да не достается никак патрон, застрял, горячий еще, руки обжигает, еле вытащил, бросил скорее в сторону, а где заряженные патроны от страха да от нечеловеческого взвизгивания раненой собачки забыл он, в каком кармане они лежат: в один сунулся, в другой – нет патронов.

Наконец достал из заднего кармана один рассыпав по снегу другие, да опять вставить никак не может. Руки трясутся. И Джек визжит, то сильнее, то слабее и, уже не глядя на своего убийцу, просто стонет, ничего не прося, ничего: ни пощады, ни милости, просто стонет и стонет, и лапками дрыгает, будто понял, убегать, убегать надо.

До поздно понял.

Запихал кое – как Женька патрон, да не с первого раза вошел он в створ его старой берданки. И, сжав зубы, словно поняв наконец весь ужас произошедшего, закрыв глаза, подошел к жалобно скулящему дергающемуся Джеку и, направив ствол прямо в голову, зажмурив глаза, будто стреляют в него, а не он, нажал на курок.

Прогремел еще один выстрел. Наступила режущая уши тишина. Парни, не глядя на лежащего у сосны привязанного к ней Джека, не собрав разбросанные от страха патроны, не глядя друг на друга, молча пошли домой.

Старались идти по той же тропинке, по глубокому снегу, но ступать след в след уже не получалось, и когда падали в снег, оступившись, уже не смеялись, уже на прыгал на них дворовый любимый всеми пес Джек.

Не было уже Джека.

Женька не спал всю ночь. То его прошибал пот, и ему было жарко, он скидывал одеяло на пол, прямо на половик, то тут же замерзал и начинал кутаться, накидав сверху на себя и мамину шубу, и свою фуфайку.