Охотники Гора

Глаза Вьерны сияли: я был разгромлен, потерпел поражение от ее хозяина. В тонкостях игры она не разбиралась, но основные моменты почувствовать сумела. О том, как складывается ситуация на доске, девушка могла безошибочно судить по быстроте и решительности, с которыми Марленус брал фигуру и делал очередной ход, по его горделивой осанке и по надменным взглядам, которые он бросал на доску. Манера игры Марленуса отличалась напористостью, точностью и четкостью проведения комбинаций. Я оказался сломлен еще до начала его заключительной атаки, я чувствовал себя беззащитным, беспомощным перед ним. Он уничтожил меня в процессе игры. Это Вьерна поняла. Она не сводила с Марленуса сверкающих глаз. Марленус взглянул на нее и отодвинул игральную доску. Теперь мужские дела остались позади, и он мог уделить внимание женщине. Я отошел от них. — Сними свою накидку, — велел убар, — и иди ко мне.

Вьерна сбросила с себя шелка и, вся дрожа, нерешительно шагнула к нему. Он протянул руку ей навстречу и усадил ее рядом с собой на пол, у левой ноги, прижав ее к своему левому плечу. Сейчас Вьерна казалась особенно уязвимой и беззащитной. Правая рука Марленуса легла ей на бедро, прямо на рабское клеймо.

— Ты кажешься женщиной, — заметил он.

— Я и есть женщина, — ответила Вьерна.

— Ты свободная?

— Нет, я рабыня, — прошептала она. — Ваша рабыня.

Небрежным движением Марленус отбросил волосы с ее лба назад.

— Красивые сережки, — отметил он.

Стоя в дальнем конце палатки, я заметил, что серьги действительно не только красивы сами по себе, но и подобраны так, чтобы подчеркивать изящную форму мочек ее ушей.

— Да, — ответила Вьерна, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить хозяина.

— Тебе нравятся? — поинтересовался Марленус.

— Да, — прошептала Вьерна. — Они… они волнуют меня… волнуют как женщину.

— В этом и заключается одно из их предназначений, — согласился Марленус.

Она попыталась дотронуться губами до лица убара, но он жестом предостерег ее от этой попытки.

— Тебе нравится помада на твоих губах? — спросил Марленус.

— Да, хозяин, — еле слышно ответила Вьерна.

— Она тоже вызывает у тебя волнение?

— Да… да!

— В чем это проявляется?

— Помада, как и серьги… заставляет меня чувствовать себя женщиной… женщиной и рабыней!

— Ты и есть женщина и рабыня.

— Да, хозяин. Я знаю. Я хорошо это уяснила.

Продолжая убирать ее волосы с лица, он привлек девушку к себе и прижал ее губы к своим. Это был жестокий, неистовый поцелуй, первый поцелуй, запечатленный на губах рабыни. Вьерна могла лишь отдать свои губы на растерзание Марленусу, чувствуя, как от прилива крови они постепенно превращаются в один большой синяк. Когда он отшвырнул от себя рабыню, на ее губах виднелись следы крови, а в глазах застыл страх. Теперь она боялась его, до смерти боялась. Марленус, не обращая внимания на ее состояние, уложил ее на спину и провел ладонью по напряженному телу. Страх не отпускал девушку, заставляя ее внутренне сжиматься, но тело, словно уже не принадлежа ей, само потянулось к могучей руке, отвечая на призыв своего истинного хозяина. В теле девушки словно проснулась собственная воля, не подвластная рассудку его владелицы, однако и эту волю Марленус тут же подчинил себе одним властным прикосновением. Внезапно девушка безвольно запрокинула голову назад, закрыла глаза, а из груди ее вырвался неистовый крик:

— Да, хозяин, да! — Ее тело содрогнулось от безудержных рыданий. — Я люблю вас, хозяин! Люблю!

— Завтра, — сдержанно произнес Марленус, — ты вденешь себе в волосы талендр.

— Да, хозяин, да! — закричала она. — Я вдену его, вдену!

Я направился к выходу из палатки, и, оглянувшись напоследок, увидел широкую вазу с пламенеющими в ней хрупкими пятилепестковыми фламиниумами, которые в народе зовут горицветами. Шагая в темноте, я еще долго слышал напоенные неистовой радостью крики Вьерны и мелодичный перезвон колокольчиков на щиколотке ее левой ноги, снять которые мог лишь Марленус своим ключом.

— Я люблю вас, хозяин! Люблю! Люблю! — далеко разносилось в спустившейся на лагерь темноте.

Я позавидовал Марленусу: Вьерна красива и со временем, вероятно, приобретет немалую ценность как рабыня. Мне вспомнилась Шира. Мысли о ней уже не раз посещали меня. Я сказал ей, что продам ее в Лидиусе. Скорее всего, я так не сделаю. Я поймал себя на мысли, что мне ее недостает. Идиот несчастный! Она ведь всего-навсего рабыня! Хотя, конечно, рабыня многообещающая, не без будущего. Мне вспомнилась ночь, проведенная с ней в лагере у «Терсефоры», вспомнилось утро следующего дня… Она не оставила меня равнодушным. Вероятно, с помощью тренировок я смогу добиться от нее определенных улучшений. Не зря же говорят, что из сломленных хозяином женщин получаются превосходные рабыни.