Охотники на дьявола

Все знали о его прежних отношениях к Терезе. Их принимали, как нечто вполне естественное; но теперь она была святая, и крестьяне инстинктивно чувствовали, что он осквернил ее. И ненависть их к нему росла все сильнее.

Однажды Франк отправился на собрание к Американцу. Здесь он нашел некоторые изменения. На стенах и столбах висели бумажные щиты со священными изречениями. Вдоль всей задней стены тянулся ряд длинных гвоздей, на которых целыми связками висели плети, кнуты и розги; видно было, что Американец создал целую школу. У той же стены устроены были небольшие подмостки из досок, на которых стоял стул Терезы; она сидела на нем с закрытыми глазами. У ног ее сидел Джино, направо сидел пророк, налево стоял старый Ульпо.

Всю левую сторону подмостков занимали музыканты; направо стояла дюжина парней с большими свечами в руках. Впереди их был калека Ратти, отбивавший такт своей саблей.

Когда пение кончилось, вперед выступила Матильда Венье и «поведала свою душу». Затем она толкнула вперед Фиаметту.

Девочка тотчас же взбежала по ступенькам, склонила голову, сложила руки и начала громко молиться. Потом, сначала заикаясь, затем все ровней и быстрей, она стала каяться в своих грехах. Ее вина велика, говорила она, ибо она — не дочь своего отца, а зачата в грехах своей матерью от жандарма Дренкера, пьяницы и грешника, сына сатаны. «Теперь я спасена, — закончила она: — я и мать стоим теперь на пути к Небу и будем до последнего издыхания бороться с дьяволом. Только отец мой еще не вполне спасен, и я прошу вас, мои возлюбленные братья, молиться о том, чтобы он пришел ко Христу».

После Фиаметты исповедовалось еще несколько человек. Когда они кончили, Тереза сделала знак рукой и что-то тихо прошептала. Тогда выступил вперед портной и предложить пропеть в заключение великопостную молитву. Франк Браун не дождался конца и вышел па улицу. Ему хотелось видеть Терезу и поговорить, наконец, с нею. Он стал ждать ее.

Она вышла последняя. Ее окружали женщины. Она была босая и шла, слегка опираясь левой рукой о плечо мальчика. Они свернули направо к дому, где жил Пьетро. Следом за женщинами вошли в дом несколько мужчин. Последними шли пророк и его слуга.

Франк Браун загородил им дорогу, оттолкнул локтем слугу и схватил за руку Американца.

— Я хочу говорить с тобой, Пьетро, — сказал он ему.

Пророк подозрительно, сбоку, посмотрел на Франка.

— Что вам нужно от меня? Зачем вы вернулись?

— Это не твое дело. Ответь мне лучше: исповедует ли Тереза свою душу?

Американец покачал головой.

— Нет, — ответил он, — зачем святой исповедоваться?

— Она истязает себя? — продолжал расспросы Франк Браун.

— Да.

— А вы, вы тоже бьете ее?

Мистер Питер энергично замотал головой.

— Мы? Мы могли бы бить святую?

За этот ответ Браун готов был обнять Американца.

— А что она делает сейчас у тебя?

— Я не знаю, — прошептал Пьетро.

Франк Браун поднес кулак к его глазам.

— Говори, собака! Если ты не скажешь, я раскрою тебе череп.

Пророк задрожал.

— Я не знаю, право, не знаю, — забормотал он. — Она в первый раз пошла сегодня ко мне. Она вдруг сказала нам, что хочет уйти от людей. Тогда я предложил ей пойти ко мне в дом. Она согласилась — вот и все.

Франк видел, что Пьетро не лжет.

— Я пойду с тобой туда, — сказал Браун. Американец с ненавистью взглянул на него, но не посмел возразить.

Они вошли вместе. У задней стены, около печки, сидела Тереза, рядом с ней помещался немой мальчик. Все остальные стояли поодаль, как будто исполняя волю святой. Первой мыслью Франка было прямо подойти к ней и заговорить, но он видел, что глаза ее вперились в пространство и что душа ее была далеко от всего, что делалось вокруг. Франк сел у окна, оперся на руки и начал наблюдать.

Никто не произнес ни слова; все ждали чего-то, что, по-видимому, должно было сейчас произойти.

Тереза крепко держала распятие, но глаза ее смотрели далеко вперед через него.

Затем блаженная улыбка заиграла на ее губах; она медленно встала, крест выскользнул из ее рук; казалось, она видит Бога. Она опустилась на колени, сложила руки, подняла их к небу. Долго оставалась она в таком положении.

Франк Браун не спускал с Терезы глаз и следил за каждым ее движением. Для него было несомненно, что она видит кого-то, недоступного другим.

Яркая радость светилась на лице девушки. Все ее существо выражало восторг и упоение; грудь ее высоко вздымалась от блаженного трепета объятий.

Она стояла на кончиках пальцев, едва касаясь земли. Казалось, она парила в воздухе, все в ней тянулось вверх, уносилось в небу. И тихо шептали ее губы: «Дайте мне унестись к вечному блаженству».

В этом было уже что-то нечеловеческое. Широко открыв глаза, Франк Браун упивался этим дивным образом. Словно рубины, светились капли крови на белом лбу Терезы, черные кудри рассыпались по ее голым плечам…

— Ах, если б я был художником! — прошептал Франк Браун.