Охотники на лунных птиц

Заметив, что птицы питаются планктоном, крилем и мелкими анчоусами, островитяне решили, что птичий жир скорее всего напоминает тюлений, потому что тюлени в основном придерживались той же диеты. Островитяне поймали несколько птиц и в старых железных жаровнях стали топить жир.

Большую часть жизни эта птица проводит в море и вполне приспособлена к этому. На берегу она становится неуклюжей и не может подняться в воздух с ровного места. Ей необходимо взобраться на крутой склон или уступ, чтобы взлететь. Она парит, используя восходящие потоки воздуха.

Островитяне, зная об этой особенности птиц, построили на суше ограды из коры и вырыли ямы, куда загоняли пленниц. Там их душили, ощипывали, а перья продавали (они шли на перины и подушки).

Даже в наше время ежегодно они продают сотни фунтов перьев. От моего спального мешка слегка попахивало жиром, и я поняла каким только тогда, когда впервые почувствовала запах гнезда. Оно было выложено перьями «овечьей птицы». С давних времен островитяне уже умели избавляться от запаха перьев. Перед тем как убить птицу, они морили ее голодом. В таком случае перья запаха не имели. Само собой разумеется, что теперь этот жестокий метод запрещен.

Обратив свое пристальное внимание на этих птиц, островитяне решили их попробовать на вкус. Сначала они отведали мяса взрослых птиц. Оно напоминало старую баранину, поэтому стрейтсмены назвали птицу «овечьей». Полакомившись мясом молодой птицы, они убедились, что оно не похоже ни на рыбу, ни на птицу. Привкус у него был необычный.

Охота на птиц стала основным промыслом островитян и в течение многих лет оставалась единственным источником их дохода. Даже в наши дни, когда наступает сезон охоты, все возбуждены. Выезд на «птичьи острова», риск, которому подвергались во время охоты предки островитян (ведь они не были скотоводами или фермерами, а были лишь примитивными охотниками), будоражит воображение.

Судно Джима Робинсона стояло под погрузкой на пристани Кейп-Баррена, принимая на борт охотников, собаку, котенка, башмаки, миски, сковородки, котелки, чайники, детскую игрушечную машинку, тюки со спальными принадлежностями, вязанки дров. С самого утра бесконечным потоком шли груженые подводы. Быстрый мягкий островной говор становился все более отрывочным и превратился в звуковую стенографию. Порой он звучал словно какой-то неведомый язык.

Ожидая своей очереди, островитяне жевали листья ксанторреи, сосали сладкий красный сок пигфейса (Муsembryanthemum), ели желуди.

Все эти лакомства показались мне неприятными на вкус, за исключением, пожалуй, ксанторреи (она напоминала сладкую кукурузу и была вполне съедобной). В 1912 году в проливы отправилась научная экспедиция и в качестве подарков детям привезла зубные щетки и пасту. Тут члены экспедиции выяснили, что у восьмерых из двадцати пяти детей превосходные зубы, в то время как в порту Мельбурн хорошие зубы приходятся на одного ребенка из пятисот. Предполагают, что на состояние зубов положительное влияние оказывают плоды дикорастущих фруктовых деревьев, которыми питаются островитяне.

На пристань продолжали прибывать телеги, подводы, груженные мукой и банками с порошковым молоком. Здесь же болтались и гремели чайники, котелки, сковородки. Многие семьи уже несколько дней ютились в кустах неподалеку от берега в ожидании корабля. Женщины устроились на пригорках и оттуда флегматично посматривали на море. Они казались неприветливыми. Однако я вспомнила, что многие из тех, кто побывал среди островитян полтора века назад, писали: «Островитяне весьма сдержанны и даже кажутся надменными, пока с ними не заговоришь».

Я подошла к островитянкам, поздоровалась с ними, и мы вскоре подружились. Больше всех мне понравилась Беатрис Эверетт. Наступило время отлива, и, поскольку дно здесь было каменистым, корабль стоял на якоре в море. Миссис Эверетт предложила мне отобедать у нее дома.

Мы разместились на подводе, и старая кляча медленно потащилась вверх по песчаной дороге мимо кладбища, через кустарник, который порой смыкался над нашими головами. Телегу трясло и подбрасывало, и я ухватилась за миссис Эверетт, чтобы не вылететь.

Жилище Беатрис напоминало обычный деревенский дом, но у него было свое название — «Лесная гирлянда». В доме имелись три спальни, ванна и умывальник. В нем было уютно и безукоризненно чисто. Повсюду в вазах стояли цветы. Сестра хозяйки дома, Минни, встретила нас на пороге. По дому она ходила в черном итальянском переднике, а на случай, если придет гость, держала наготове белый, накрахмаленный. Минни от рождения была глухонемой, но с ней было удивительно легко, и мы общались с помощью жестов и улыбок.