Охотники на «Тигров»

Стороннему наблюдателю (если бы вдруг такой на войне имелся) могло показаться, что идет планомерное, расчетливое уничтожение двух армий – советской и гитлеровской. Потери и с той, и другой стороны были огромные, убитых не успевали хоронить, раненые же умирали в окопах, не дождавшись эвакуации в тыл… Однако кровавое сражение не прекращалось ни на минуту.

Генерал-майор Стариков, командующий советской 8-й армией, считал взятие рощи главной целью: надо, наконец, обойти ее и ударить немцам в тыл. А потом прорваться к Синявино, захватить его и дальше – к Неве. Его противник, генерал Георг Линдеман (18-я полевая армия), наоборот, старался ни в коем случае не допустить этого.

И особенно – потери Синявинских высот, иначе части 227-й дивизии окажутся в окружении, отрезанными от станции Мга… Поэтому он приказал солдатам 336-го полка держаться до последнего. И, надо сказать, пока им это удавалось. Несмотря на все усилия командования 8-й армии…

На другом участке Волховского фронта, левее, дела у генерала Старикова шли гораздо лучше: там гитлеровцам приходилось отходить. Хотя и очень медленно, но они все же отступали к станции Мга… А советские части, наоборот, все глубже вгрызались в оборону 223-й пехотной дивизии, теснили ее назад, на запад.

…У поселка Михайловский, куда наши разведчики вышли через пару часов, это стало особенно заметно: гитлеровцы спешно готовились к отходу, и в их движениях чувствовалась какая-то нервная суета – боялись, что попадут в окружение. Что было реально: то тут, то там в обороне дивизии зияли бреши, и латать их становилось все труднее.

Силы ведь у генерал-лейтенанта Лютерса, командира 223-й пехотной дивизии, весьма скромные, а взять людей, чтобы пополнить их, неоткуда: все резервы 26-го армейского корпуса были брошены на то, чтобы не допустить прорыва у Синявино. Если русские возьмут высоты и выйдут к станции Мга (а до нее всего пять километров), то разрежут корпус на части. Со всеми отсюда вытекающими…

Это оказалось на руку Матвею Прохорову: группа сумела незаметно обогнуть поселок. Гитлеровцы смотрели только вперед, а на свои тылы внимания практически не обращали. Поэтому разведчики без труда обошли Михайловский и вышли на грунтовку, ведущую уже к Мишкино. Но только собрались двинуться по ней, как навстречу откуда-то вылезли три немецких танка. Квадратные, приземистые, все в грязи – по самые башни… Они двигались в немецкий тыл, в сторону станции Мга.

Пришлось срочно нырнуть в кусты и затаиться. Панцеры прошли близко от разведчиков, и Матвей с удивлением увидел, что это те самые машины, которые он недавно видел на станции. По крайней мере, две из них (третья – обычный Pz.III). Очевидно, решил Прохоров, что немцы бросили их в бой, но неудачно: танки отступают, причем одна из них, «тройка», с повреждениями – свернутой на сторону башней. Значит, не так уж и грозны эти новые машины…

Когда панцеры скрылись за поворотом, поднялись и побежали дальше. Пересекли дорогу и снова углубились в лес. К Мишкино решили не приближаться – опасно. Там идет бой, и гитлеровцы постоянно везут туда боеприпасы. А обратно – раненых… Матвей обратил внимание: грузовики и конные повозки забиты ими под завязку. Значит, немцам приходится туго, бьют их крепко…

* * *

Через какое-то время в небе послышался тяжелый, мерный гул – опять бомбардировщики! Они шли низко, буквально по головам, обычными «шестерками» и «девятками». Прятаться от них не стали – не заметят. Кто обратит внимание на трех человек, идущих к фронту? Немцам сейчас не до этого…

Самолеты походили на стаю черных, хищных птиц. Матвей поднял голову, пригляделся – «лаптежники». У каждого при себе до двух тонн смертельного груза, да еще пулеметы. Ох, сейчас налетят на наших, начнут молотить… А краснозвездных истребителей совсем не видно!

При виде немецких бомбовозов Трофим Мишкин инстинктивно вжал голову в плечи и начал искать глазами, где бы спрятаться. Умом он понимал, что самолеты для них не опасны, не та цель, но ничего поделать с собою не мог… Трофим хорошо запомнил первый авианалет – в самом конце июля 1941-го. Тогда их, новобранцев, привезли на станцию Мга…

Народу набралось много – из всех окрестных сел и деревень. В основном, молодые ребята, восемнадцати-девятнадцати лет, но были и постарше. Всех вместе загнали в пакгаузы, где раньше хранили мешки с мукой, и приказали ждать. Примерно через час стали вызывать в кабинет, где за столом с темно-зеленой скатертью сидели трое: пожилой, с седыми висками военком, какой-то парень в белой рубашке (позже выяснилось, что это секретарь райкома комсомола) и писарь.

Майор задавал один-два вопроса, что-то говорил писарю – и тот делал пометки в каких-то списках. Если это был комсомолец, то с ним еще недолго беседовал секретарь райкома, и на этом – все: возвращайся в пакгауз и жди, когда скажут садиться в эшелон. На рельсах уже стоял длинный поезд, готовый к отправке, а паровоз раздувал пары.