Охотники ночного города

Развернувшись, он бросился в коридор. С размаху ударился всем телом в дверь, выбил ее и вывалился в коридор, весь в клубах черного дыма, воняющего горелой плотью. Подскочив на месте, Кобылин бросился бежать по коридору, размахивая дробовиком. В спину ему неслись крики колдуна, горевшего заживо. Отчаянные звуки, в которых не осталось ничего человеческого, подгоняли охотника, заставляя его бежать все быстрее. На лестнице Кобылин наткнулся на толпу взволнованных студентов и пробежал сквозь них, разметав подростков по площадке. Он бежал и бежал, не видя дороги перед собой и вздрагивая всякий раз, когда эхо далекого крика достигало его ушей, обжигая их словно каленым железом. Он выбежал из здания, прорвался сквозь толпу у ворот и бросился бежать вдоль шоссе, прямо по обочине, где не было даже намека на тротуар – мимо автомастерских и длинного бетонного забора.

Опомнился Кобылин, только когда пробежал целый квартал. Обессиленный, он упал лицом в сугроб у дороги. Потом приподнялся, и его вырвало желчью в снег. Отплевываясь и задыхаясь, он перевернулся, сел и взглянул назад – туда, откуда только что прибежал.

Там, вдалеке, виднелись корпуса общежития. Из окон одного из них поднимался столб черного дыма – пожар набирал силу, и, похоже, никто не собирался его тушить. Кобылин сидел в сугробе, тупо разглядывая черный дым. Мимо, по шоссе, проносились машины, обдавая охотника брызгами талой грязи из-под колес. Кобылин все сидел и смотрел на дым, а в его ушах еще звучали отчаянные крики. И только когда их заглушил новый звук – вой пожарных сирен, – охотник вздрогнул, очнувшись от наваждения.

Поднявшись, он сунул дробовик под куртку – за спину, на прежнее место. Потом заставил себя отвернуться от горящего дома. И только потом побрел дальше, по обочине, не разбирая дороги. Он знал – где-то там, впереди, должна быть остановка метро. В двух кварталах или в трех отсюда. Конечно, Кобылин знал, что там, за спиной, есть остановка автобуса у общежития, но он не хотел возвращаться. Ни за какие сокровища мира. Вперед. Только вперед.

Когда мимо промчались две пожарные машины, Кобылин даже не обернулся. Лишь прикрыл глаза и упрямо зашагал дальше, борясь с отчаянным желанием зажать обеими руками уши, в которых еще звучало эхо предсмертного крика черного человека.

* * *

Проснулся Алексей от ощущения, что в комнате кто-то есть. Он рывком сел на постели, сжимая дробовик, с которым спал в обнимку. Обливаясь холодным потом, он сидел неподвижно, вслушиваясь в темноту. Перед глазами стояли фрагменты ночного кошмара – пламя, боль, пронзительный крик… Сердце колотилось как сумасшедшее, в ушах бился пульс, казавшийся в ночной тиши громом барабанов.

Кобылин медленно втянул носом прохладный воздух. Все, кажется, в порядке. В квартире тихо. Никого нет. За окном шуршит зимний ветер, пытаясь ободрать с рябины последние алые грозди, чудом сохранившиеся с осени. Дыхание Алексея выровнялось, сердце успокоилось. Ночной кошмар отступил, растворяясь в глубинах бесконечно милосердной памяти, способной на самое настоящее чудо – забывать.

Подняв руку, Алексей вытер пот со лба и откинулся на мокрую подушку. Потом приподнялся, перевернул ее и лег на чистую сторону. Дробовик он положил рядом с собой – прикосновение к холодному железу сегодня дарило не возбуждение, а спокойствие. Только так можно было уснуть. А выспаться нужно обязательно – Кобылин знал, что новый день принесет новые заботы. Он прекрасно помнил слова колдуна о мохнатых друзьях. Оборотни. Снова они. Как Алекс и предполагал, они развязали войну – чужими руками. Им не удалось привлечь на свою сторону осторожных подземников, и тогда они нашли нового союзника. Колдун был прав – Два Нуля слишком заняты очисткой города. Значит, оборотнями и их глупой войной придется заняться одинокому охотнику – ему. Глупому и неосторожному Кобылину, что в очередной раз чудом избежал верной смерти. А это значит, что ему нужно стать в десятки раз хитрее, сильнее, осторожнее… Теперь ему предстояло заменить собой целую команду. И ради этого, ради всей этой кутерьмы можно было жить дальше.

Кобылин закрыл глаза и провалился в пустой и темный сон, в котором больше не было видений. Когда его дыхание выровнялось, и пальцы, судорожно сжимавшие дробовик, расслабились, воздух у его кровати чуть сгустился. Лунный свет, бивший в окно, пошел мелкой рябью, как нагретый воздух в солнечный день. Рябь переросла в волны – в густые темные волны, – и из них медленно соткался силуэт хрупкой девочки в черной футболке. Бледная, с худыми руками, она казалась печальной, как все беды мира. Белое лицо обрамляли длинные пряди черных как смоль волос. И лишь одна из них была белой.