Охотники ночного города

Сейчас, греясь под душем, Алексей заново оценил все то, что видел вчера. Свежая голова работала лучше, и Алексей задал самому себе новые вопросы, на которые не мог ответить. Бледное лицо Инги все еще преследовало его. С затаенной внутренней болью Алекс думал – а мог ли он поступить иначе? Что, если Инга так и не превратилась бы в кровожадного разрушителя, а осталась бы доживать свой краткий век ожившего покойника. Быть может, если бы не охотники, она так бы и существовала, пока не разложилась бы плоть? Но нет. В последние минуты она вела себя так же, как другие – пыталась накинуться на живое существо, разорвать его в клочья. Но при этом она пыталась говорить. «Не могу». Что это значило? Не могу удержаться? Или не могу нападать? Что заставило ее наброситься на человека, спасшего ей то, что с некоторой натяжкой можно назвать жизнью? Что вообще происходит, почему появилось столько зомби и почему они вдруг стали устраивать засады на охотников?

Кобылин вылез из душа, тщательно вытерся мохнатым полотенцем и с раздражением бросил его на кафельный пол. Что-то происходило в городе. Что-то большое и нехорошее. Кобылин всей кожей чувствовал, что эта история далеко не окончилась. Что дело тут не в одиночных покойниках, которым не лежится в могилах. Почему сейчас? Почему такая вспышка активности? Фаза луны, вспышки на солнце, редкое сочетание звезд на небе?

Надев свежее белье, Алексей вернулся в ванную и начал бриться. Рассматривая чистые щеки, он аккуратно водил бритвой по горлу и продолжал размышлять. Ему было ясно, что несчастные покойники – лишь средство. За их пародийным воскрешением стояло нечто большее. И чтобы бороться дальше, надо было выяснить, что именно. Кобылин знал, что не найдет ответы на свои вопросы у охотников. Даже Гриша посмеялся над его теориями. Вещий же, у которого шебутной охотник до сих пор на дурном счету, пошлет его ко всем чертям, вот и весь разговор. Да и разговаривать пока не о чем – ворох вопросов, который Кобылин был готов вывалить на Олега, это не разговор о деле. Это истерика. Прежде чем строить предположения, нужно найти информацию. А на дежурстве, когда Два Нуля призывают на работу, ничего не узнаешь. Там надо стрелять – быстро и метко, завершая то, что началось раньше. Чтобы узнать, по чему приходится стрелять, нужно идти совсем на другую охоту.

Похлопав ладонями по чисто выбритой шее, Кобылин оставил в покое бритву и пошел одеваться. Он выбрал новые черные джинсы, чистую куртку и свитер. Вернувшись в коридор, обул черные ботинки, которые давно купил в магазине, да так и не носил. Потом задумчиво уставился на свою куртку, висевшую на вешалке. Протянул руку, прикоснулся к клочьям ваты, торчащим из подкладки.

Высокий и толстый воротник был растерзан в клочья оборотнем. Кобылин, как мог, зашил его, но грубые швы смотрелись ничуть не лучше дырок от когтей. После вчерашней ночи на куртку нельзя было смотреть без слез – одного рукава не хватает, из дырок, оставленных пальцами зомби, торчит вата. Удобная куртка для того, чтобы ползать в подземельях да копать картошку. Но совершенно неподходящая для того, чтобы добывать информацию. Для этого нужно выглядеть представительно.

Задумчиво взглянув на засаленную джинсовую куртку, что висела рядом с изуродованным пуховиком, Кобылин полез пальцами в нагрудный карман. Достав из него белый квадратик кредитной карты, охотник покрутил его в руках, прищурился, разглядывая себя в зеркало. Ему нужно выглядеть по-другому. Для этой охоты нужна другая шкура.

– Василий Головин, из сто шестой, – повторил Кобылин, натягивая джинсовку. – Тридцать второй дом.

Аккуратно переложив кредитку в карман куртки, он вышел из дома, плотно захлопнув за собой дверь.

Охота началась.

* * *

К третьему подъезду дома номер тридцать два Алексей подошел уже после обеда. С неба, из серых туч, медленно падали редкие снежинки. Пушистые, словно перья из старой подушки, они легкими хлопьями садились на плечи Алексея, собираясь в диковинные узоры. Во дворах было тихо – серое небо давило на плечи зимним унынием, не располагавшим к прогулкам. Лишь вдалеке, у хоккейной коробки, заливалась смехом детвора, вернувшаяся из школы.