Охотники Смерти или Сказка о настоящей Верности

Не знаю, сколько времени я так просидела, погружённая в свои мечты и надежды, но свечки уже оплавились почти до середины. Воск прозрачными слезинками медленно стекает на подсвечники, под ними слабо белеют застывшее неровные бугристые лужицы… Ровные каплеобразные огоньки неподвижно рассекают мглу своим светом.

Тяжёлая дверь открылась без звука. Даже удивительно. Я чувствую чужое присутствие, но мне лень двигаться, даже лень мыслить.

– Я вас внимательно слушаю.

Губы еле кривятся. Как жаль, что я не обладаю даром передавать мысли! И третьим глазом на затылке… хотя в таком состоянии я его всё равно бы не открыла…

– Грехи свои замаливаешь? – издевательский голос мужчины доносится как сквозь густой туман.

– У меня есть грехи? – моё удивление искренне. Я никогда не лгала, даже себе, не предавала, даже себя, не воровала… Зачем? Мне стоило только попросить, блеснув в ослепительной улыбке коротенькими клычками… Убивала, это да. И не только тех, кто хотел убить меня.

С трудом разлепляю веки, выныривая из полутранса. Одним плавным движением поднимаюсь на ноги и оборачиваюсь. Маг. Я узнала его по голосу. Теперь с отрешённой яростью его разглядываю, ничего не предпринимая, и это его почему-то удивляет и разочаровывает. Я не так наивна, как он надеялся. Иначе зачем на нём столько защитно-атакующих заклятий? Нет, я не буду нападать. По крайней мере, сейчас. Ведь я никогда не отказываюсь от своих планов, я переношу их на другое время.

Маг недовольно и разочарованно кривится в неопределённой гримасе. Я не могу ничего разобрать в этой пляске теней. Видимо, магу тоже не нравится переменчивая игра бликов, и он магией гасит все свечи. Я не возражаю. Так даже лучше.

Закрываю глаза и привычно вижу разноцветье эмоций. Та-ак, что тут у нас? Да? Интересно, а ему говорили, что главное для мага – непробиваемое спокойствие? Похоже, нет.

Вихрь удивления, подозрения, гнева, решимости, злорадства… Кир смог бы вылепить из этой каши страх и направить его на беззащитный в такой буре эмоций разум. Но Кира здесь нет, и мне придётся справляться самой.

– Что тебе надо, маг? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, холодно и не очень высокомерно. Я понимаю, что за это время маг уже мог успеть воссоздать уничтоженную мной стальную паутину, манипулирующую грандом. И значит моя жизнь уже не стоит даже старой памяти.

– Как ты смеешь, ничтожная, приравнивать меня к таким, как ты?!

Я всё таки не удержалась…

– Действительно, – скучающим голосом произношу слова, которые подпишут мне смертный приговор, а сама тем временем смотрю на фреску. Вижу её, как переплетение горькой безысходной тоски, безумной надежды, светлой грусти… Да сколько ж здесь понамешенно?! – Чего это я? Приравниваю к магам ничтожество, неизвестно из какой дыры выползшее…

С садистским удовольствием наблюдаю за яростью мага. Багровые всполохи, грязная синь и отвратительно-грязный, рыхлый розовато-белесый цвет, призванный изображать святость. Брезгливо кривлю губы, в ожидании того момента, когда он успокоится. Дождавшись небольшого затишья в его бешенстве, после которого на меня должна была обрушится ещё большая буря эмоций, я спокойно задаю интересующий меня вопрос:

– Кто создал эту фреску?

Маг теряется, гнев переходит в недоумение. Но он отвечает.

– Один из дорогих… гостей.

Чуть удивлённо наклоняю голову. Что-то мне подсказывает, что этот гость был в таком же положении как и я.

– Он был приговорён к смерти, – уже с холодной издевкой продолжает маг. Он уже понял, как можно сыграть на происходящем. – Последние пожалованные месяцы своей жизни он рисовал это, – брезгливый кивок на фреску. – Мы не стали её уничтожать.

Благодарно киваю.

– Это лучшее, что вы сделали, маг.

На этот раз он не стал беситься.

– Называй меня – отче, – спокойно приказывает он.

– Как скажите… отче.

Я усаживаюсь на пол, спиной к нему. Мне не интересно, что он скажет, но я не хочу видеть цвета его эмоций. У меня начинает от них кружиться голова, накатывает ледяными волнами слабость, тает воля… Опускаю голову, со стороны похоже, что я действительно молюсь. Только вот не их богу.

Не дождавшись от меня какой-либо реакции, ма… отче садится на кровать и вдумчиво расправляет рясу.

– Ты знаешь, дочь моя, – меня передёргивает от такого обращения. Никто, никто не должен называть так Чародейку Крови! Даже её биологический отец. Такое обращение приемлемо только от Старших, для всех остальных – нейтральное «сестра». – Время ваших языческих богов давно прошло. Наступила новая эра и в ней не будет других сил, кроме Всеединого. Эра поклонения бессмысленно жестоким богам, эра крови и боли закончена, дитя моё. Ты больше не должна хранить им верность, причиняя все боль и страдания, как требует твоя религия…

Задумавшись, киваю в такт своим мыслям, священник же принимает это за моё раскаяние. Ну не идиот ли?