Охотники за алмазами

— Так вот я вас и вызвал, как редколлегию стенгазеты. Дело серьезное. В Усть-Юган начальство прибудет, корреспонденты, кинохроника… Представляете? И мы подходим к причалу этаким утюгом… Праздник-то не только у нефтяников, а по всей Сибири. И наша самоходка должна иметь вид соответствующий. Вот и говорю вам, ребята, надо лозунг нарисовать.

— А какой?

— Ясное дело, о нефти. Освобождаю от вахты, — топайте, думайте, действуйте!

Лозунг придумали скоро. Капитану он понравился. Короткий и емкий, в трех словах — вся мысль. Но на чем писать? Чем писать? У второго штурмана, как редактора стенгазеты, было три листа чистой бумаги. Но бумага, даже плотная, все равно остается бумагой. Первый же порыв ветра ее сорвет… А у Саньки имелись лишь акварельные краски. Разве ими нарисуешь?..

Николай Хлянин притащил две банки сурика, густотертой красной масляной краски.

— Берите, краска что надо!

Станислав, второй штурман, предложил использовать обыкновенные простыни:

— Знаешь, на белом фоне такие буквы издалека и слепой увидит!

— Ты голова! Пошли к капитану.

Николай Петрович тут же приказал выдать три новые простыни. Расположились в красном уголке и принялись выводить аршинные буквы. Станислав чертил их с помощью, карандаша и линейки, а Чекашов разрисовывал суриком. Когда краска просохла, простыни вынесли на палубу. Укрепили их на капитанской рубке, и самоходка сразу преобразилась, приобрела праздничный вид. Огромные алые буквы соединялись в торжественно призывные слова:

«ДАЕШЬ СИБИРСКУЮ НЕФТЬ!»

2

Фарман Курбан-оглы Далманов летел на праздник в Усть-Юган сам. Его никто не звал, никто не приглашал. На его имя не слали телеграммы, не отправили пригласительного билета, даже не сообщили по рации о торжестве по случаю отправки первого танкера с промышленной нефтью.

О том, что такой праздник готовится, Далманов знал. Из таежной глухомани, где он создавал новый поселок и разбуривал землю, пристально и с щемящей болью в сердце следил за всем, что происходило в Усть-Югане. Газеты и радио сообщали подробности и афишировали предстоящее торжество, которое называли «историческим днем в судьбе Западной Сибири»…

Далманов не собирался лететь в Усть-Юган. Он не хотел быть незваным гостем на том пиру… Усть-Юган был сладким бальзамом и одновременно незаживающей раной в душе Фармана. Гордостью и горем. Здесь он познал самую большую радость, какая только может выпасть на долю геолога, и здесь же испил полную чашу горечи. Взлет и падение в пустоту. И снова — медленный подъем. Ох, сколько раз в отчаянии хотелось все бросить, послать к чертям и тайгу с ее смрадными испарениями, незамерзающими болотами, и буровые с их несмолкаемым грохотом, махнуть рукою на безрадостную жизнь, а заодно и на все местное геологическое начальство во главе с самим папой Юрой, хитрым и умным. Бросить да податься в большие теплые города, где работенка ему всегда будет обеспечена… Но усть-юганские дебри держали его сердце какой-то неведомой силой, побороть которую он так и не смог. И Фарман выдержал, выстоял наперекор всему, как тот старый кедр, что стоит на крутом берегу Оби, исхлестанный молниями и бурями, крепко вцепившись корнями в мерзлую землю.

Кедр — дерево, ему не так тяжело, как человеку. Человека изнутри мысли точат, да житейские бури швыряют посильнее штормовых порывов. Скомкают человека и понесут, как бумажку, как жухлый листок… В прошлом году Фарман чуть было не сорвался. Когда был напечатан Указ о награждении «за успехи, достигнутые в развитии геологоразведочных работ, за открытие и разведку месторождений полезных ископаемых». Заперся в своей холостяцкой квартире. Сдерживая волнение, по буквам перечел Указ, каждую фамилию, хотя знал, что своей там не встретит. Секретарь райкома загодя предупреждал. «Тебя в список даже не включали, так на бюро решили, — откровенно говорил Бахинин. — Сам понимаешь, у тебя сплошные выговоры, как черные хвосты в биографии. И по партийной линии, и по служебной. Да еще и развод…» Тогда Фарман лишь скупо улыбнулся в ответ. Что он мог ответить? Не включили так не включили. А вот сейчас захлестнула обида. Среди награжденных и секретарь райкома. Медалью «За трудовую доблесть».

«Поздравляю, Василий Павлович, с наградой!» — Фарман мысленно увидел перед собой сухое лицо Бахинина. — У вас анкета чистенькая. Ни выговоров, ни разводов!»

Открыл шкаф, вынул литровую бутылку со спиртом. Поискал невидящими глазами стакан. Ему показалось, что свет на земле померк и внезапно угасло солнце, потому стало вокруг темно и глухо. Стакана нигде не было. Тогда он впопыхах и с обиды сделал два глотка из горлышка и задохнулся. Согнувшись, пошел по своей тесной комнате. Нет, недодумать ему те главные мысли, которые человек всегда откладывает на «потом», занятый ежедневными заботами и надеясь прожить долго и все дела переделать. Он раздавлен, унижен.