Охотники за алмазами

Профессор Ардашевич, взглянув на прихрамывающего дипломника, на его повзрослевшее лицо, понял, что одна страсть в сердце неугомонного Фармана погасла, и, кажется, навсегда… Профессор был однолюб и не мог смириться с тем, что у Далманова страсть к футболу брала верх над геологией. А геология, по мнению профессора, это такая строгая и капризная красавица, которая не терпит соперниц, и свое сердце ей следует отдавать без остатка, ибо без этой преданности геолог в далеких поисковых экспедициях будет обречен на безысходную тоску, будет чувствовать себя не первопроходцем и открывателем, а неудачником, обделенным судьбой. Профессия тогда не окрыляет человека, а тяжелыми гирями виснет на ногах. И вид озадаченного Фармана лишь крепил решимость профессора. Что говорить, это он сам наметил Далманову поездку в Сибирь. «Если Фарман настоящий геолог, то Север увлечет его своими нераскрытыми возможностями, — рассуждал Ардашевич. — Ну, а если нет, то на том и поставим крест. Зачем профессия, не приносящая радости? Станет футбольным тренером…»

Профессор по одному виду Далманова понял, с какой целью тот пришел, и потому встретил его холодновато:

— Все давно разъехались на практику, а наш знаменитый Фарман прохлаждается.

— Так не по своей вине, Владимир Константинович…

— Ломать конечности особого ума не требуется.

— Так что я, по-вашему, нарочно?

— Меня эта сторона дела не интересует. Факт налицо. — Ардашевич, взглянув на часы, встал и вышел из-за стола. — Извини, Далманов, мне некогда: заседание ученого совета. А просьбу твою удовлетворить не могу.

— Вы же не знаете, о чем я хочу вас просить?

— Представь себе, читаю мысли на расстоянии, — профессор подошел к книжному шкафу, вынул тощую потертую папку. — А я тебе тут кое-какие материалы подготовил, думал, пригодятся. Я перед войной был в Западной Сибири, только в южных районах.

Владимир Константинович провел ладонью по папке, немного помолчал, видимо вспоминая о прошлом. Потом сказал скорее самому себе, чем Далманову:

— Думал сам когда-нибудь… Только окрепну после ранения… А время не ждет. Чем дальше, тем сложнее… Вот так-то, Фарман!

Далманов потом часто вспоминал об этих минутах в кабинете профессора, вспоминал каждую фразу. Однако за их простотой и доверительностью не увидел ничего такого, что действительно могло бы всколыхнуть и зажечь, заставить его по-иному посмотреть на поездку в северные края. Ничего особенного. Но факт остается фактом, что именно отсюда, из кабинета Ардашевича, он вышел с твердым намерением ехать в Сибирь. То ли его обезоружила откровенность профессора, его неосуществленная мечта исследовать недра глухой тайги; то ли самому Фарману вдруг ни с того ни с сего захотелось уехать куда-нибудь из шумного Баку, из республики, где чуть ли не каждый встречный выражает сочувствие и сожаление, уехать хоть на короткое время туда, где его никто не знает как футболиста…

— Это даже материалом назвать нельзя, просто заметки, — сказал профессор, вручая серую потертую папку Далманову.

— Ваши наблюдения?

— Нет, не мои. Кое-что о геологе Васильеве. Он бродил в усть-юганской тайге.

3

Но более подробно о геологе Васильеве, вернее о его работе, Далманов узнал на месте, когда прибыл в Колпашево, небольшой городок на Оби, расположенный значительно южнее Усть-Югана. Здесь находилась разведывательная буровая партия Сибирского управления. Колпашево — это уже Нарымский север, самая дальняя точка, отмеченная на карте Казаминова. Суровая таежная глухомань, куда геологи лишь прицеливались, где делали пробные шаги, ставили первые вышки опорного бурения.

Нарымский север был знаком Фарману по рассказам дедушки Замана и воспоминаниям «бабы Кавы». Ехал сюда Фарман и поездом, и плыл на пароходе. Мысленно представлял себе дикие, безлюдные места, где жизнь человека каждую минуту подвергается опасности… А городок на Оби оказался на удивление приятным и по-своему даже красивым. Дома стояли добротные, крепко сбитые, построенные из массивных бревен; над каждым окошком и крыльцом — резные наличники. Обратил внимание на старинное здание из красного кирпича — средняя школа. Мальчишки и девчонки — в ученической форме, которую и он носил вроде недавно. За школой, к центру, магазины с привычными вывесками «Хлеб», «Промтовары», «Продовольственный»… Универмаг в в двухэтажном деревянном здании, Дом культуры, кинотеатр. Вдоль улиц по обеим сторонам дощатые тротуары. Крупные плахи лежали в два-три ряда. «Дерева тут не жалеют, — подумал Фарман, выстукивая подковками каблуков, — а у нас в Азербайджане каждая доска на учете».

Никто Далманова здесь не знал, его футбольная слава сюда не долетала, и потому на его прихрамывание не обратили особого внимания; мало ли где можно покалечить ногу… Лишь на буровой в обеденный перерыв рабочие поинтересовались между прочим. Узнав про футбол, старый мастер выплюнул, самокрутку, изрек:

— Дурацкая игра. Не только ноги, и голову сломать можно!