Охотники за алмазами

Возвращался домой поздним вечером. Звезды высыпали на небо и тихо подмигивали Фарману, лучисто улыбались. Хорошо жить, когда идешь к мечте!

Неподалеку от базы партии, на околице, веселилась молодежь. Кто-то лихо наяривал на гармони с колокольчиками, и задорный девичий голос выводил:

Мой геолог бросил пить,
Порешил пальто купить…

«Это верно, шубами надо запасаться, — подумал Далманов, сворачивая на свою улицу. — В первую очередь позаботиться. Морозы там, говорят, жгучие». И еще пожалел о том, что застанет сына спящим. А завтра тяжелый день, с рассветом придется вставать, дел много, и он не увидит радость на лице своего мальчишки.

3

А потом был скандал. Дома. Без яростной ругани и слез. Глядя со стороны, можно было подумать, что муж и жена задумчиво беседуют, обсуждают что-то важное для них обоих. А на самом деле произошло столкновение, и агрессивную роль взяла на себя Катерина.

Она давно поджидала мужа и, чем сильнее распалялась внутри, тем спокойнее и холоднее становилась внешне. В душе у нее бушевал ураган, а на лице даже брови не сдвинулись. Лишь уголки губ слегка опустились угрожающе вниз да глаза потемнели. Фарман когда-то читал, что в Средней Азии летом бывают сухие грозы — над горами сверкает молния, глухо доносится гром, а дождя — ни капли, лишь густеет разморенный зноем воздух. Сухая гроза бушевала и в глазах Катерины. Слезы она выплакала, пока дожидалась мужа, перегорел порох обиды, остался горький сгусток раздумий, печали и тоски по красивой жизни.

Едва улыбающийся Фарман переступил порог, как сразу же почувствовал недоброе. Нет, она не стала швырять тарелки и оскорбительные слова. Катерина даже подала мужу подогретого супа. Но есть он не стал. От ее слов сразу пропал аппетит.

Он положил ложку и, слушая ее ровный голос, пронизанный холодом, отодвинул тарелку. Катерина отчитывала мужа, как нашкодившего мальчишку.

Фарман попытался было улыбнуться, свести разговор к шутке. Но не тут-то было. Катерина и не думала шутить. Тогда Фарман вскочил. Он тоже, может ответить! Он готов ответить. Но не мог. Для вспышки чего-то не хватало. Какой-то малости. Катерина, казалось, шла по самому острому краю, не переступая границы дозволенного. Она, наоборот, говорила с сочувствием и душевной озабоченностью, хотя за каждым сказанным словом ощущался тяжелый холод.

Она напомнила, ему все: и юношескую мечту о красивой жизни в большом городе, и жаркие обещания, и нынешнюю скучную действительность, убогость их жизни, и даже его сегодняшнюю бестактность самовлюбленного руководителя — прокатил мимо на машине, помахал ручкой! А главного-то не сказал, не сообщил ей, жене своей. Так неужели он ее за человека не считает? Неужели не находит нужным хотя бы спросить у нее совета, не говоря о главном, спросить, поинтересоваться, согласна ли она ехать в такую глухомань? Ведь не в командировку, не в отпуск, а ехать надо на годы жизни? Неужели она должна все новости, которые непосредственно касаются ее, их семьи, узнавать из уст соседок?

— Успокойся, милая! Прошу тебя… Давай разберемся, — Фарман не терял надежды на мирный исход. — Ты же умница, культурная женщина! В библиотеке книжки людям выдаешь.

— А ты какой у меня? Живешь, как слепой, как с завязанными глазами. Жизнь проходит мимо, все хорошее отодвигается куда-то в неопределенную вечность. Особенно сейчас…

И Катерина подносила ему свои новости, как к ней вечером прибегали жены его подчиненных, как они охали и ахали, выражая сочувствие. Кому охота тратить годы жизни в дикой глуши? Разве здесь нельзя работать? Бури себе на здоровье, ковыряй землю. Никто же не гонит. И красота кругом. Одни кедровые чащи чего стоят! И река рядом. Поселок почти городского типа. Снабжение хорошее, кино, Дом культуры. И до областного центра рукой подать… А там что ожидает? Нет, те, у кого голова на плечах, потихоньку отходят в сторону. Старший геолог партии не едет, инженер не едет, бухгалтер даже не думает, техник отказался…

Фарман никогда не ожидал от своей Кати, понятливой и заботливой женушки, таких речей. У него кругом пошла голова. Он стал оправдываться, доказывать:

— Я же давно мечтал… Там нефть! Есть нефть, понимаешь?

— Никто не знает, где она есть. Никто!.. А жизнь одна, ее нам не продлят. Я тебе верила, ты такой работящий! Вкалывал по ночам, торчал сутками на буровой. И что же? Тебя даже в приказе не отметили. Другие, премии получают, а тебе шиш… Нет, ты форменный остолоп! Недотепа какой-то. Ты не умеешь взять даже то, что тебе принадлежит по праву. Постоять за себя не можешь, — она повернулась к нему, и Фарман лицом своим ощутил ее горячее дыхание. — И знаешь почему?.. Я тебе все сейчас скажу, чтобы ты знал… Потому что ты не умеешь жить среди людей! Просто не умеешь ладить с людьми! И тебя гонят отсюда, от тебя просто хотят избавиться. Ты такой жалкий! Такой жалкий!.. Над тобой потихоньку насмехаются, толкают, бьют по шее, а ты ничего не видишь и не замечаешь. Как же ты можешь дальше так жить? Как?!