Охотники за алмазами. Открытие века

В комод Лариса не полезла, денег не взяла. Обойдется и без них. На строительство оборонительного рубежа их повезут на машинах, там будут они жить на военном положении, на всем готовом. Ей очень хотелось скорее стать самостоятельной, надоело считаться иждивенкой у матери, которая с трудом сводит концы с концами. Каждая копейка на счету. С тех пор как не стало отца, жизнь в их семье резко изменилась. Из многокомнатной квартиры они перебрались сюда, в эту комнатушку. Мебель и ценные вещи постепенно увозились на базар, но вырученные рубли тоже быстро исчезали, а прорехи в семейном бюджете росли и множились. Но теперь, когда Лариса стала студенткой, наметился перелом в их существовании. Как-никак, а отличнице и медалистке, принятой без вступительных экзаменов, положена стипендия. Не ахти какая, а все же подспорье.

Лариса сняла с этажерки томик Островского «Как закалялась сталь». На титульном листе надпись отца, Лариса знала ее наизусть, но все же развернула книгу, пробежала глазами родные буквы:

«Будь такой же честной коммунисткой, как автор этой замечательной книги».

И размашистая уверенная подпись.

Каждый раз, когда ей нужно было принимать какое-нибудь, самостоятельное решение, Лариса мысленно советовалась с отцом. Она брала книгу Островского и думала о том, как бы на ее месте поступил отец, что бы он ей посоветовал. И сейчас, собираясь в дорогу, уезжая со стройотрядом, как им говорили на «непродолжительное время», Лариса и не предполагала, что уходит из дома на долгих четыре года войны. Она чувствовала внутреннюю потребность мысленно обратиться к дорогому ей человеку и доложить ему, как докладывала раньше, с пионерским салютом, о полученных отличных оценках или о проделанных общественных школьных делах. И сейчас ей хотелось заверить, что студенты построят такие огневые рубежи, такие оборонные узлы, что фашисты через них никогда не пройдут!

Потом набросала свою записку и положила ее на стол рядом с той, что написала мать.

День выдался солнечный, теплый, безветренный. Словно бы специально природа расщедрилась на ласку. Именно в такие дни и приятно ехать за город, поближе к природе.

Около университета Лариса вспомнила, что не навестила сестренку. «Не беда, — подумала она, — надо хоть попрощаться с дядей Колей». А у автоматной будки вытянулась очередь. Военных пропускали без очереди. Наконец Лариса вошла в стеклянную будку, быстро набрала служебный номер дяди Коли, вернее, Николая-Гавриловича, ближайшего друга отца еще с дней революции.

— Дядя Коля, до свидания! Мы всем курсом уезжаем на работы.

— Куда же?

— Пока тайна! Но вы сами, наверное, знаете хорошо, куда. Мы на машинах едем.

— Постой-постой, Лариса. Один вопрос тебе. — Николай Гаврилович старался говорить спокойно, чтобы ей не передались его опасения. — А что ты взяла с собой па дорогу?

— Дядя Коля, а что, собственно, надо нам? Ну, взяла мыло, ну, полотенце…

— И все?

— И все. — И добавила, чтоб тот не волновался: — Денег еще чуть-чуть.

— Скажи, а плащ ты взяла? Котелок, ложку уложила в рюкзак? И еще не забудь теплое белье и обязательно продукты.

— Может быть, пару буханок хлеба посоветуете, дядя Коля? — в голосе Ларисы прозвучали недоверчивые и насмешливые нотки. — Мы же на несколько дней всего! Не надо шутить, дядя Коля!.. Никто из девчонок ничего подобного не взял. Не беспокойтесь! Спать будем на сеновале…

Николай Гаврилович долго не опускал трубку. Никакие добрые его советы не принимались. Молодежь уходила в неизвестность налегке, с шутками и песнями. И страшно было за нее и, откровенно, завидно. Не так ли весело, беспечно-уверенно в том, восемнадцатом, они, молодые красногвардейцы, отправлялись на войну с беляками?

Невольно вспомнились те дни юности, тяжелые дни обороны Петрограда, когда чуть ли не у стен города останавливали полки Юденича. От той памятной ночи, вернее ночной яростной атаки, у Николая Гавриловича остался продолговатый шрам на левой ноге; рваная метка осколка снаряда. И радостное сознание — беляков-то остановили!.. Он помнит до сих пор теплый и пряный запах развороченной темной земли, который шел от огромной воронки, а рядом два друга — Санька и Толька охали и ахали, неумело перехватывая чистой портянкой рваную рану на его ноге, радостно приговаривая: «Побегли, офицерики! Побегли, едрена мать их!»

6

Бомбежка была жестокая. Даже не хотелось верить, что в середине двадцатого века представители культурной нации, используя современную технику, способны на такое зверство: расстреливать с воздуха беззащитных женщин и детей.