Охотники за барсами

Растворив молочный порошок и подогрев молоко, мы втроем наваливались на каждого сивучонка но очереди. Пиотрович садился верхом и держал. Иванов поднимал вверх голову, и я совал в рот соску, сшитую из кожи сивуча. Чтобы челюсти не закрывались, пришлось затолкать в рот палочку. Таким путем удавалось насильно вливать в желудок упрямцам по нескольку глотков молока, но две трети его сивучата выплевывали нам в лицо и на одежду. Несколько часов длилось это «кормление». На шеи сивучат я повесил бирки с номерами, чтобы не путать и не пропустить покормить которого-нибудь из них.

С вечера мы уложили вещи и на следующий день решили ехать с сивучатами в бухту Бичевник.

Я почти не спал всю ночь. Нервы расшатались, и мысль, что сивучата сдохнут в пути, не давала мне покоя. Ведь до Москвы нужно было проехать почти половину земного шара.

Встали мы на рассвете и опять дружно навалились на сивучат. На этот раз они оказали нам еще более яростное сопротивление. Только через три часа, совершенно измученные и перепачканные, мы закончили кормление и начали грузиться, по скользким камням после полного отлива таская на себе груз метров за триста.

Как назло, подул ветер и поднялась волна. Небольшая шлюпка глубоко осела, тяжело нагруженная. Но Пиотрович изрек: «Айда!» —и мы выехали из бухты в океан на большую волну.

Только теперь я узнал, как ужасно плыть в крохотной груженой шлюпке, взлетая на гребни волн и падая вниз с замиранием сердца.

Около пяти часов мы играли со смертью и были на волосок от нее. Глубоко сидящую шлюпку то и дело заливало верхушками волн, она тяжелела еще больше, и я непрерывно отливал воду. Сивучата кричали, рвались из мешков в прорезанные для воздуха дыры и мешали работать. Даже невозмутимый Пиотрович нервничал и «разговорился» — он осыпал руганью сивучат, меня и себя за то, что он связался с этим «грязным делом».

А встречный ветер все крепчал, волны делались больше, и шлюпка едва ползла.

Через шесть часов после отъезда, совершенно обессиленные, мы добрались до бухты Бичевник. Там никого не было. Значит, сейнер все-таки зашел в бухту и увез добычу охотников. Это сразу их успокоило и до сумерек, без отдыха и пищи, мы опять возились с сивучатами, устраивая их на новом месте и вливая каждому из них по несколько глотков теплого молока. Только в темноте натянули палатку и забрались в спальные мешки. Мысли путались от смертельной усталости, и до моего сознания едва дошел смысл слов, сказанных Ивановым:

— Не завидую я вашей работе, Анатолий Макарович. Я бы ни за какие деньги не согласился...

Ночью я проснулся и до утра больше не мог уснуть. На рассвете я вышел из палатки посмотреть, как себя чувствуют сивучата в загородке. Один из них спокойно плавал у берега. Каким-то образом он вырвался ночью, но не уплывал от других. Я поймал его, вымокнув в холодной воде до пояса, и с трудом унес в загородку. Он радостно завизжал, оказавшись среди сивучат.

В полутьме рассвета мне показалось, что два сивучонка подозрительно неподвижны. Я потрогал их рукой. Сивучата были мертвы. Конечно, они погибли от голода, и нет больше сомнений, что такая же судьба ожидает остальных. Ясно, что молочный порошок — это не корм для них...

Сильнейший нервный припадок вдруг охватил меня, и я зарыдал, как ребенок, не в силах остановиться. Мне было стыдно себя, боялся, что услышат охотники, но еще долго не мог успокоиться. Это случилось со мной впервые в жизни.

Целый час я мокрый бродил по берегу. Оказывается, волны прибоя взвинчивают нервы, когда находишься на них, но они же и успокаивают, когда ходишь по берегу...

Утром мы опять навалились на сивучат, и нас ждал успех! Некоторые выпили по десять-пятнадцать глотков. Они начали привыкать. Но большинству пришлось насильно вливать в желудок хотя бы по несколько глотков. Появилась слабая надежда на успех. В первый раз я позавтракал с аппетитом вместе с охотниками. На море опять начинался шторм. Все небо обложили свинцовые тучи. Ветер все усиливался. Решили, что Иванов завтра с утра пойдет пешком в Петропавловск нанимать катер. Рассчитывать, что случайно в бухту Бичевник зайдет какое-нибудь судно, было безрассудно. Можно было прождать до зимы и погубить сивучат. Но как радуешься лучу солнца, блеснувшему из-за туч после долгого ненастья, так и я закричал от восторга, выглянув случайно из палатки: полным ходом в бухту влетел сейнер «Айвачи» спасаясь от шторма, и загремел якорной цепью недалеко от нас, повернувшись носом к ветру.

Через час мы были уже на палубе. Судно сделало за это время три рейса и сейчас возвращалось в Петропавловск, груженное рыбой.

До темноты под проливным дождем мы перегружались на «Айвачи» вместе со шлюпкой.