Охотники за черепами

«Сомнения наше о палеолитической древности каменных орудий… Черский рассеял, к величайшему нашему удовлетворению. По его определению, глина… окрестностей города Красноярска — лесс постплиоценового образования. Каменные орудия по геологическому залеганию относятся, следовательно, к эпохе постплиоцена, то есть палеолитическая древнейшая эпоха каменного периода в окрестностях Красноярска едва ли может быть подвержена сомнению. Подробности имеют быть изложены в специальном очерке с требуемым наукой беспристрастием и с возможною для нас обстоятельностью».

Несколько позже, в середине июля, Савенков и Черский вновь встретились, на этот раз в Минусинске, куда Черский выехал для осмотра в музее коллекций костей, а Савенков для подготовки к путешествию вниз по Енисею.

Там же вскоре оказался Лопатин. Общение с двумя известными сибирскими геологами дало Савенкову то, чего он не мог почерпнуть ни в одном из руководств.

Затем начался «сплав» по Енисею и некоторым из его притоков — Обь, Большой Ине, Тубе. И снова последовали находки каменных орудий, напоминающих по своему облику палеолитические. Поистине педагог из Красноярска обладал редким и счастливым даром прирожденного разведчика с удивительной интуицией. Около деревни Тесь на реке Тубе, на песчаных выдувах, Савенков собрал первые «каменные орудия, по-видимому очень древние по форме и способу оббивки». Одно из изделий вновь напомнило ему мустьерское орудие. Затем последовали находки около Батеней и Карасука, вблизи села Анаш и в окрестностях Абаканска. На реке Осиновой ему удалось отыскать кости мамонта и горного барана.

Большое впечатление на Савенкова и его спутника Киборта произвели Бирюсинские пещеры. На детальное обследование не хватило времени, и спутники решили: «Бирюсинские пещеры заслуживают того, чтобы ими заняться специально».

Обозревая все эти находки в отчете отделу, Иван Тимофеевич имел полное право сформулировать важный вывод: «Человек поселился в долине Красноярска в эпоху постплиоцена, то есть во время мамонта и носорога. Палеолитическая эпоха доказывается здесь не только типами орудий, но, главное, их залеганием».

Перед отъездом из Парижа Ядринцев случайно встретился с Катрфажем и де Баем в здании Географического общества. Катрфаж вновь заговорил о Савенкове и его находках на Афонтовой горе:

— Опасаюсь, что почтенный председатель Географического общества, узнай он о нашей беседе, не простит ни вам, ни мне, что такой потрясающий по новизне и сенсационности рассказ стал известен лишь в нашем узком кругу. Оказывается, палеолит Сибири, о котором мы так много фантазируем, для вас давно стал реальностью! Пока европейцы беспочвенно теоретизируют, сибиряки работают. Все же вы, русские, не умеете по-настоящему рекламировать свои научные достижения!

— Я забыл узнать, опубликованы ли сведения о находках Черского и Савенкова? — в свою очередь, спросил де Бай.

— Да, но в провинциальном, иркутском издании, поэтому, может быть, они неизвестны во Франции и Германии, — ответил Николай Михайлович.

— Вы знакомы с Савенковым лично, насколько мне помнится?

— По роду моих занятий я прежде всего журналист, публицист. Мне приходится редактировать одну из сибирских газет — иркутское «Восточное обозрение». Я часто встречаюсь с самыми разными людьми. Четыре года назад мне пришлось совершить поездку по сибирским музеям, и в Красноярске я был приятно поражен богатейшими археологическим и палеонтологическим музеям и удивлен богатейшими археологическим и палеонтологическими коллекциями, собранными Савенковым. Ничего подобного, за исключением Иркутска, ни в одном сибирском городе нет. Я держал в руках каменные изделия, найденные Иваном Тимофеевичем на Афонтовой горе. Они произвели на меня впечатления необычных и очень древних. Затем мы вместе с ним посетили карьеры кирпичных заводов, много беседовала, а Савенков показывал мне места и рассказывал об условиях находок каменных орудий и костей мамонтов и северных оленей. В одном из карьеров он встретил настоящий культурный слой — темную глину с прослойками угля и какой-то красной краски.