Я грустно качаю головой:
– Консультант считает, что Феникс на меня «отрицательно влияет», и мои родители с ним согласны.
Мэи недоверчиво фыркает:
– Так ведь только благодаря ему ты до сих пор жива!
– Да я знаю. – Утки и голуби суетятся вокруг, я отщипываю и бросаю им кусочек хлеба. – Я и в прошлых жизнях выживала только благодаря ему.
Мэи с сомнением смотрит на меня, подняв брови, как будто хочет спросить: «Серьезно? Ты что, все еще веришь во всю эту ерунду с реинкарнациями?»
Последнюю пару недель терапевт честно старался как-то рационализировать мой опыт, объяснить, что видения из прошлых жизней – это такой защитный механизм моей хрупкой психики, реакция на стресс и эмоциональную нагрузку из-за того, что на меня напали, похитили и чуть было не принесли в жертву. Что ж, звучит разумно. Но как быть с фактами, доказывающими обратное? Откуда я знала, как выбраться из Арунделского замка? Каким образом внезапно научилась скакать на лошади и драться? Все это он пытается объяснить «удачным проявлением врожденных способностей, усиленных в стрессовой ситуации инстинктом самосохранения», и тут мне уже сложнее с ним согласиться. Что ни говори, у неподготовленного человека вроде меня просто не было шансов против пятерых сильных противников – а я их всех побила. Я же знаю, что одним инстинктом самосохранения такое не объяснить!
Еще терапевт диагностировал у меня «болезненную привязанность» к Фениксу и рассматривает ее как прямое следствие Стокгольмского синдрома. Надо признать, у меня и правда можно найти многие его симптомы: привязанность к «похитителю», то, что я разделяю его идеи и основные цели, нежелание сотрудничать с властями в ущерб ему… Вот только Феникс меня
В общем, в результате консультаций и настояний моих родителей о продолжении терапии я неплохо научилась держать при себе свои мысли и чувства и больше не заговаривать о прошлых жизнях и о Фениксе, молчать из последних сил.
Лишь изредка я позволяю себе ослабить защиту и отвести душу в разговоре с лучшей подругой. К счастью, на этот раз она обходит спорную тему прошлых жизней и вместо этого спрашивает:
– Так когда Феникса депортируют обратно в Штаты?
– Завтра, кажется. – Я замолкаю и смотрю, как солнечные блики играют на поверхности пруда. При мысли о том, что я больше никогда не увижу своего Защитника, на глаза наворачиваются слезы. Беззвучно всхлипывая, я прижимаю к груди амулет, чувствую под одеждой его прохладное прикосновение к коже. Но легче от этого не становится, я только еще яснее понимаю, что Феникс далеко, вспоминаю, скольким он пожертвовал, чтобы защитить мою жизнь, мою душу, и плачу еще отчаяннее.
Мэи обнимает меня за плечи:
– Я понимаю, тебе тяжело, но подумай, зато твой ангел-хранитель все-таки жив и поедет домой, а не в тюрьму. И вообще, – говорит она, – никогда не знаешь, что ждет впереди.
Я вымученно улыбаюсь. Теперь, когда я знаю правду о перерождениях, будущее для меня – открытая книга. У нынешней главы горько-радостное окончание: я, возможно, больше никогда не увижу Феникса, зато мне больше не грозят Танас и его Охотники. Тень больше не нависает надо мной, можно просто жить и радоваться жизни. Однако же эта жизнь – лишь одна из многих еще не написанных историй, в каждой будет один и тот же жестокий злодей, один и тот же доблестный герой, пусть и под разными масками. И финал каждой из них еще не предрешен… если только в какой-то из жизней меня не ждет жертвоприношение, окончательная смерть, конец всех историй. И этого финала я буду избегать любой ценой.
– А Дэмиен? – Мэи качает ногой, отгоняя особо прожорливого голубя. – Что с ним случилось?
Солнце греет мне спину, но я все равно вздрагиваю при звуках его имени.
– Насколько я знаю, его судят за похищение и попытку убийства. Адвокат пытается доказать его ограниченную вменяемость.
Мэи хмурится:
– А что это означает?
Я мну в руках горбушку хлеба, крошки сыплются на землю.
– Что он предположительно был не в себе, попал под влияние главы секты. – Я искоса смотрю на нее. – То есть не в полной мере отвечает за то, что сделал.
Мэи кажется потрясенной:
– Но его же все равно отправят в тюрьму, правда?
– Думаю, да, – я пожимаю плечами. – Может быть, в колонию для несовершеннолетних.
– Вот и хорошо, – жестко отвечает Мэи. Она бросает птицам остатки хлеба. – Пока он там, он для тебя не опасен. И раз этот жуткий Танас тоже мертв, то ты и его можешь не бояться.
«Могу не бояться, – мысленно повторяю я. – По крайней мере, в этой жизни».
46
– Давай скорее! – торопит меня папа.
Я вылезаю с заднего сиденья нашего серебристого «Вольво».