Охотники за Костями (ЛП)

Он отвернулся, оставив Семар размышлять над этими словами. Изобретения имеют собственную тень морали, они сильнее многого — она хорошо понимала это. Но… может ли простое удобство стать злом? Действие по изготовлению вещей, усердное, постоянное — такое действие становится ритуалом, а с ритуалом приходит смысл, выходящий за рамки простого действия. Из этого ритуала рождается самооценка, а из нее самомнение. Но даже если так — разве упрощение жизни не несет в себе неотъемлемого блага?

"Упрощение. Нет заслуг, понятие "достижений" исчезает, словно язык того вымершего племени. Ценности уменьшаются, становясь оценками. О боги, я так смело толковала о свободе!" Она ударила лошадь пятками, подъехала к Тоблакаю. — И это все? Карса Орлонг, я спрашиваю тебя!

— У моего народа, — не сразу отозвался он, — все дни заполнены. Как и ночи.

— Чем же? Пленением корзин, ловлей рыбы, точением мечей, дрессировкой лошадей, готовкой, едой, траханьем…

— … рассказыванием сказок, высмеиванием дураков, делающих глупости. Да, все это. Ты, наверное, у нас была?

— Не была я у вас.

Он слабо, мимолетно улыбнулся. — Всегда есть что делать. И всегда есть возможность делать что-то плохо. Но, ведьма, никто из нас воистину не наивен.

— Воистину?

— Ликование не обязательно требует дикарских танцев.

— Но без всех этих ритуалов…

— … юные воины начинают мечтать о далеком.

— Как ты.

Он заговорил через два сотни шагов коня. — Мы трое отправились приносить смерть и кровь. Словно волы, мы были впряжены в ярмо тщеславия. Великие дела, тяжкие кандалы клятв. Семар Дев, мы пошли охотиться на детей.

— Детей?

Он поморщился: — На ваш род. Мелкие создания, размножившиеся, как личинки в гнилом мясе. Мы хотели — нет, я хотел — очистить мир от вашего рода. От вас, вырубающих леса, разрывающих землю, связующих свободу. Я был юным воином и искал великого.

Она глянула на татуировки беглого раба: — Ты нашел слишком многое.

— Я знаю все о малых мирах. Я рожден в таком.

— Так что опыт успокоил твое рвение, — кивнула ведьма. — Больше нет желания очистить мир от человечьей скверны.

Он поглядел через плечо. — Я так не сказал.

— Ох. Такое трудно вообразить одинокому воину, пусть даже и воину — Тоблакаю. Что случилось с твоими спутниками?

— Умерли. Да, ты правильно говоришь. Одинокий воин не сможет сразить сотню тысяч врагов, даже и детей.

— Сотню тысяч? О, Карса, это едва ли население двух Святых Городов. Твои враги насчитывают не сотни тысяч, а десятки миллионов.

— Так много?

— Ага, задумался?

Он медленно качал головой, явно забавляясь. — Семар Дев, даже десятки миллионов можно убить, город за городом.

— Тебе потребовалась бы армия.

— У меня есть армия. Она ждет моего возвращения.

"Тоблакаи. Армия Тоблакаев. О, от такого зрелища даже Императрица упустит мочу". — Нужно ли говорить, Карса Орлонг: я надеюсь, что ты никогда не вернешься домой.

— Надейся на что хочешь. Я сделаю все, что нужно, когда придет время. Никто меня не остановит.

Просто заявление, не хвастовство. Ведьме стало зябко на жаре.

* * *

Они приблизились к зубцам утесов, отмечающих Откос Турула, гладкий песчаниковый обрыв, усеянный устьями бесчисленных пещер. Резак увидел, что Геборик Руки Духа пришпорил коня, направил его вперед и сразу же остановил так резко, что поводья врезались в запястья. Между руками его промелькнул зеленый огонь.

— И что теперь? — пробурчал себе под нос дарудж.

Серожаб скакнул, подойдя поближе к молодому мужчине.

— Они что-то учуяли, — сказала сзади Фелисин. — Серожаб сказал, Дестриант страдает от лихорадки. Внезапное возвращение нефритового яда.

— Чего?

— Нефритового яда, он сказал. Не понимаю.

Резак покосился на Сциллару, ехавшую рядом. Она словно спала, почти упав на седло. "Потолстела. Боги, и это на той пище, что мы готовим? Безумие".

— Его безумие вернулось, — испуганно лепетала Фелисин. — Резак, мне не нравится…

— Вон там прорублена дорога. — Он указал рукой. — Ты сама можешь заметить проезд за деревьями. Мы заночуем у подножия, утром начнем подъем.

Резак повел за собой женщин. Вскоре они нагнали Руки Духа. Дестриант пялился на торчащие впереди утесы, качал головой и бормотал. — Геборик?

Взгляд его был нервным, горячечным: — Это война. — По полосатым рукам носились зеленые огоньки. — Старое принадлежит путям крови. Новое провозглашает свою справедливость. — Жабье лицо старика скривилось, став мрачным. — Их нельзя — невозможно — примирить. Ведь все так просто, видишь? Так просто…

— Нет, — поморщился Резак. — Не вижу. О чем вы толкуете? О малазанах?

— Скованный, наверное, прежде был из старого рода. Может быть. Да. Но сейчас он благословлен. Он вошел в пантеон. Он НОВЫЙ. Но тогда кто мы? Мы от крови? Или мы должны склониться перед справедливостью королей, королев, императоров и императриц? Скажи, дарудж, не написана ли справедливость кровью?

— Мы разобьем лагерь или нет? — спросила Сциллара.

Резак оглянулся и увидел, что она набивает рубку ржавым листом. Полетели искры.