Охотники за Костями (ЛП)

— Они могут говорить что хотят, — продолжал Геборик. — Каждый бог должен выбрать. Роль в грядущей войне. Кровь, дарудж. Она пылает огнем? Да… но, друг мой, она отдает холодным железом. Ты должен меня понимать. Я говорю о непримиримом. Эта война — так много жизней, потерянных, все ради того чтобы похоронить Старших Богов раз и навсегда. Вот сердце новой войны, друзья мои. Самое сердце, ведь все их споры ничего не значат. Я покончил с ними. Покончил со всеми вами. Трич выбрал. Выбрал. И вы должны.

— Не люблю выбирать, — пропыхтела Сциллара из клубов дыма. — Что до крови, старик — эту справедливость никогда не усыпишь. Теперь давайте искать место для ночлега. Я голодна, я устала, у меня зад натерт.

Геборик слез с коня, повел его в поводу к краю дороги. — В стене есть пещерка. Люди ночуют здесь тысячи лет, почему бы и нам? Однажды, — продолжил он тем же тоном, — нефритовая темница рухнет и глупцы выйдут, кашляя от праха своих убеждений. В тот день поймут они, что уже поздно. Слишком поздно что-то делать.

Мелькнул огонь; Резак оглянулся и увидел, что Фелисин разожгла свою трубку. Дарудж провел рукой по волосам, покосился на отсветы солнца на белом утесе. Слез с лошади. — Ну ладно, — сказал он, беря ее под уздцы, — давайте располагаться.

Серожаб проскакал мимо Геборика, влез на скалу, словно раздувшаяся ящерица.

— О чем это он? — спросила Фелисин, подходя к Резаку. — Кровь и старые боги — кто такие старые боги?

— Старшие Боги, почти забытые. В Даруджистане есть посвященный одному из них храм, он стоит там уже тысячи лет. Того бога зовут К'рул. Поклонники давным — давно пропали. Но, может быть, это и не важно.

* * *

Тащившая за собой коня Сциллара остановилась послушать Резака. Старшие боги, новые боги, кровь и войны, все это не очень интересно. Она просто хочет вытянуть ноги, успокоить ноющую спину, покушать чего-нибудь, лежащего в сумах.

Геборик Руки Духа спас ее, вернул к жизни, и тем заложил в сердце что-то вроде благодарности, мешающей отвернуться от старого безумца. Поистине его преследуют духи; такое может ввергнуть в пучину хаоса самый здравый рассудок. Но к чему искать смысл во всех высказанных им бреднях?

Боги, старые или новые, не принадлежат ей. Как и она им. Они играют в игры возвышения, как будто результат имеет ценность, как будто они способны изменить цвет солнца, голос ветра, вырастить леса в пустыне и даровать матерям столько любви, что те не бросят детей. Все, что имеет значение — законы смертной плоти, потребность дышать, есть, пить, искать тепло в холоде ночи. А когда окончится борьба за эти блага, когда последний вздох останется в груди — что ж, она не будет способна заботиться о чем бы то ни было, о том, что стрясется в следующий миг, кто умрет, кто родится, не услышит криков голодающих детей и хохота уморивших их голодом порочных тиранов. Она подозревала, что обретет простое наследство равнодушия, неизбежного и удобного, и так будет всегда, пока последняя искра жизни теплится в мире смертных. Что там боги и не боги?

Ей нужно примириться с этим. Делать иначе — биться лбом о стену. Делать иначе — уподобиться Геборику. Поглядите на него нынешнего! Истина тщетности — самая тяжелая из истин, но всякий, видящий ее ясным взором, понимает, что выхода нет.

Она же была в забвении и вернулась, и поняла, что в этом преисполненном грезами царстве нет места страху.

В полном согласии со словами Геборика убежище в скале обнаруживало следы бесчисленных поколений путешественников. Сложенные из камней очаги, красная охра на выцветших стенах, груды битых черепков, обожженные кости. Ноги утоптали глину до твердости камня. Слышался звук капающей воды; Сциллара и Геборик склонились над питаемым дождями прудиком. Мерцающие руки старика отразились в темной, гладкой как зеркало поверхности; он как будто страшился погрузить их в холод. Вокруг плясали белокрылые мотыльки.

Он странствовал с даром спасения. Должен был что-то сделать с зеленым свечением рук и преследующими его духами. Что-то сделать со своим прошлым и с тем, что видел в будущем. Но он принадлежит Тричу, Летнему Тигру. "Никакого примирения".

Сциллара выбрала гладкую полку и легла, растянувшись, откинув голову на руки, мельком заметив, как выпирает живот. Уставилась на жесткую выпуклость того, что недавно было нежной плоскостью… постаравшись скрыть отвращение.

— Ты понесла ребенка?

Она взглянула вверх, на лицо Резака, забавляясь заре понимания, расширившей его глаза, заполнившей их тревогой.

— Бывают в жизни невезенья, — сказал он. — Позор богам.

Глава 6