Охотники за костями. Том 1

Паран молчал. В словах Ганат скрывались истины, которые он увидел и осознал, и теперь их груз тяжело лёг на его дух. Бремя рождалось с потерей невинности. Наивности. И хотя невинные стремились утратить свою невинность, те, кто уже это сделал, завидовали невинным, ибо познали горечь в отсутствии того, что утратили. Первые и вторые не могли обменяться истинами. Паран почувствовал завершение некоего внутреннего странствия и понял, что не рад этому чувству, не рад и тому, куда привел его духовный путь. Его не устраивало то, что невежество оказалось неразрывно связано с невинностью и утрата первого неизбежно приводила к утрате второй.

– Я огорчила тебя, Ганос Паран.

Он поднял взгляд, затем пожал плечами:

– Ты явилась… вовремя. К моему великому сожалению, но всё равно, – он вновь пожал плечами, – быть может, это и к лучшему.

Ганат вновь посмотрела на море, и Паран проследил за её взглядом. Небольшой залив перед ними вдруг сковал штиль, хотя за ним продолжали бежать белоснежные барашки пены на волнах.

– Что происходит? – спросила она.

– Они идут.

Издали послышался звон и грохот, поднимавшийся словно из глубокой пещеры, и закат будто ослаб, огонь его покорился смятению, словно тени сотни тысяч закатов и восходов вступили ныне в небесную войну.

А горизонт сомкнулся, окутанный тьмой, дымом и поднятым бурей песком и пылью.

Прозрачные воды залива дрогнули, снизу поднялись клубы ила, и штиль покатился наружу, к югу, смиряя дикость пресноводного моря.

Ганат отступила на шаг.

– Что ты сделал?

Приглушённый шум и рокот нарастали, прорезался мерный топот армии на марше, треск сомкнутых щитов, оглушительный бой железного и бронзового оружия по их краям, скрип повозок и стук колёс по разъезженным дорогам, а теперь и шёпот, гулкое столкновение конской плоти со строем копейщиков, крики животных разорвали воздух, затем стихли, но потом столкновение повторилось, уже громче, ближе, и яростная дрожь прокатилась по заливу, оставив за собой бледную, мутную, алую дорожку, что растекалась в стороны и погружалась на дно. Раздались голоса, выкрики, яростный и жалобный вой, какофония спутанных жизней, каждая из которых жаждала отделиться, получить отдельное существование, стать уникальным созданием с глазами и голосом. Истрёпанные сознания цеплялись за воспоминания, что рвутся из рук, точно изодранные знамёна, с каждым потоком пролитой крови, с каждым сокрушительным поражением. Солдаты умирают, вечно умирают…

Паран и Ганат видели, как бесцветные, мокрые штандарты рассекли поверхность воды, облепленные илом копья взвились в воздух – штандарты, знамёна, пики, увенчанные жуткими трофеями, поднимались теперь по всей линии побережья.

Море Рараку отдало своих мертвецов.

В ответ на призыв одного-единственного человека.

Белые, костяные руки вцепились в древка чёрного дерева, дрогнули предплечья под изрубленными и ржавыми наручами, а затем из чистой воды явились прогнившие шлемы и лишённые плоти лица. Люди, трелли, баргасты, имассы, яггуты. Разные расы и их междоусобные войны. О, если б я только смог притащить всех смертных историков сюда, на этот берег, чтобы они узрели наш истинный путь, дорогу ненависти и взаимного уничтожения.

Сколькие из них ухватятся в отчаянии за фанатизм, начнут охоту за поводами и оправданиями? Правое дело, преступления других, зов справедливости… Мысли Парана прервались, когда он заметил, что вместе с Ганат пятится, шаг за шагом, отступает перед лицом этого откровения. О, эти вестники заслужили столько… недовольства. И поношений. И эти мертвецы, о как бы они смеялись, слишком хорошо понимая защитную тактику отчаянного нападения. Мёртвые смеются над нами, высмеивают всех нас, им ничего даже не нужно говорить…

Все эти враги разума, но не разума как некой силы или бога, не рассудка в холодном, критическом смысле. Разума в его чистейшей броне, когда он шагает среди ненавистников терпимости, ох, нижние боги, я потерялся, заблудился в этом лабиринте. Невозможно сражаться с неразумием, и как скажут эти мёртвые легионы – как они говорят и сейчас – уверенность и есть враг.