Охотники за ментами

– Ты не темни давай! – прикрикнул он. – Какой я тебе свой? Какие еще люди? Чего ты плетешь? Принял уже, что ли?

– На какие я принял? – горько усмехнулся Толик. – Вот если бы ты, Рудольфыч, вошел в положение и подкинул, ну, рублей двадцать, а?.. Честно! Я отдам, ты же знаешь…

– То-то и оно, что знаю, – с отвращением сказал Тарасов, задумываясь. – Не пойму только, чего ты крутишь. С какого это рожна я тебе двадцатки давать должен? Чего ты для меня сделал хорошего?

– А может, и сделал, – загадочно сказал Толик и, понизив голос до зловещего шепота, забухтел участковому в ухо: – Ты Староверова Петьку знаешь ведь? Ну как же, ясное дело, знаешь! Ты с ним ухо востро держи. Ходи, как говорится, да оглядывайся. У него сынок-то младший того, слышал?..

Тарасов быстро оглянулся по сторонам и сгреб Толика за ворот.

– Ну ты, жертва аборта! – прорычал он. – Кончай мне тут комедию ломать! На кого это я должен оглядываться? С какой стати? Какое мне дело до Староверова и его сына?

– Ну как же какое, – отводя глаза, забормотал Толик. – Я же говорю, сын у него отбросил копыта. Буквально день-два назад. Передоз. Он у Живчика порошок брал.

– Так! – Тарасов как будто успокоился и, отпустив Толика, стал отряхивать руки. – Ну, передоз. Ну, Живчик. Они тут каждый день дохнут. Я что теперь? Если своей головы на плечах нету, чужую не переставишь. В чем вопрос-то, я не пойму?

– Так Петька, он после смерти сына как будто с цепи сорвался. Грозился Живчика собакам скормить, ну… Ну, и в твой адрес, Рудольфыч, тоже…

– Чего ты несешь, убогий! При чем тут Петька, Живчик и при чем тут я? Я-то какое отношение к этому дерьму имею? Совсем крыша поехала?

– Так это не я, это он, – стал оправдываться Толик. – Он так сказал. Ну, сам я не слышал, но ребята точно рассказывали. А Живчик, не в обиду будет сказано, без тебя куда же?.. Ты же его крышевал, про это все знают… А у Петьки и обрез есть, имей в виду, Рудольфыч! Может, дашь двадцатку, а? Не поверишь, так горит внутри, мочи нету!..

Тарасов с подозрением всмотрелся в помятое лицо Толика. В глазах у того застыло жалкое собачье выражение. Он угодливо улыбался и тяжело дышал.

– Не зря тебе такое погоняло дали – Кузнечик, – сурово сказал Тарасов и полез в карман. – Трещишь, трещишь… Без понятия и смысла. На уж, пользуйся моей добротой! И заруби себе на носу – Тарасов никого не крышует! Ни-ко-го! И вообще язык побольше за зубами держи, понял?

– Так я только тебе, – забормотал Толик, с восторгом принимая помятые десятки. – С глазу на глаз. А доброта, она зачтется, Рудольфыч, попомни слово!.. Бог наверху доброту отмечает обязательно…

– Ладно уж, иди, помело! – усмехнулся Тарасов. – Можно подумать, ты о Боге помнишь. Только зеленому змию и поклоняешься. Душу ему продал.

– Неправда, – обиделся Толик. – Это человеческая слабость. А душа, она всегда со мной.

Тарасов махнул рукой и быстро пошел прочь. Толик сжал в потном кулаке деньги и тоже поспешил – в противоположном направлении. Через два квартала на первом этаже торговали паленой водкой, стаканчик – десятка. Хозяйка квартиры тоже платила ежемесячную ренту Тарасову, как и Живчик, толкавший в подворотнях наркоту. Об этом все знали, но сильных эмоций это знание у жителей района не вызывало. Кто-то ведь должен был окучивать подпольный бизнес, не Тарасов, так кто-то другой.

Однако со Староверовым вышел прокол. Молодняк погибал от передоза и прежде. Район бесперспективный, подростки предоставлены сами себе, отцы пьют, матери целый день на работе, что тут скажешь… В нормальных семьях дети не колются. А этот сам выбрал себе судьбу. То, что он, Тарасов, взял дело в свои руки, ввел в определенные рамки, на это никак не влияет. Наоборот, все-таки какой-никакой контроль. Наркотики-то не он придумал. А это такая вещь – в одном месте заткнешь, а барыги через десять других дыр лезут. Лучше уж так, как бы под присмотром…

Однако проклятый Кузнечик сумел поселить в душу Тарасова беспокойство. Не то чтобы он всерьез стал опасаться за свою жизнь, но неприятный холодок в груди появился. Тарасов знал Петра Староверова – это был вечно мрачный мужик с темным, как у шахтера, лицом. Кажется, он и впрямь был когда-то шахтером. Потом переехал сюда и работал некоторое время на заводе. Потом завод обанкротился, а Староверов занялся черт знает чем – ловил рыбу, чинил лодки, лодочные моторы, торговал на рынке и крепко пил. Выпив, гонял семью, бил смертным боем жену и двоих сыновей. А теперь, видишь, Тарасов ему виноват!