Охотники за микробами

Он писал статьи, произносил речи, нагло сыпал неопровержимые доказательства на голову великого Либиха, и вскоре целая буря поднялась в маленькой республике знания на левом берегу Сены, в Париже. Его прежние преподаватели сияли гордостью за него; Академия наук, отказавшаяся раньше принять его в свои члены, наградила его премией по физиологии, и блистательный Клод Бернар, про которого французы говорили «он и есть физиология», в пышных выражениях высказал ему свою похвалу. На следующий день вечером, когда Пастер выступал с публичным докладом, старик Дюма, который своими лекциями вызывал у него слезы, когда он мальчишкой приехал в Париж, – сам старик Дюма бросил ему букет цветов. Любого другого человека такой поступок смутил бы, заставил густо покраснеть и высказать робкий протест, но Пастер ничуть не покраснел, – он нашел, что Дюма поступил вполне правильно. Он с гордостью написал отцу:

«Мосье Дюма, похвалив великое достижение, которое я сделал своим доказательством… прибавил: «Академия наградила вас несколько дней тому назад за ваши исследования; вас приветствуют в этой аудитории как одного из самых выдающихся профессоров нашего времени». Все выделенное мною было сказано мосье Дюма именно в этих выражениях и сопровождалось шумными аплодисментами».

Вполне естественно, что среди этого ликования раздавалось и недовольное шипение. Противники начали подниматься со всех сторон. Пастер обретал врагов не только потому, что, делая свои открытия, оттоптал хвосты старых теорий и верований. Нет, сама окружающая его атмосфера и манера его поведения вызывали враждебное к нему отношение. Между строк всех его писем и речей читалось: «Я не вполне уверен, что это так, но если вы не идиоты, то должны мне поверить». Он любил словесные перепалки и всегда дерзко рвался поспорить с кем-нибудь о чем-нибудь. Он с негодованием набрасывался на невинные замечания по поводу его грамматики или пунктуации. Посмотрите на его портрет, сделанный в это время – в 1860 году, прочитайте его статьи, и вы увидите готовность вести борьбу за признание собственной безграничной правоты в каждой волосинке его бровей и даже в технических терминах и химических формулах его известных научных статей.

Многим не нравилась эта его презрительная дерзость – но у некоторых неплохих ученых были более серьезные поводы для несогласия с ним, – проводимые им опыты были блестящими, они были потрясающими, но его опыты не могли считаться доказательствами. Они оставляли лазейки. Время от времени бывало, что когда он с уверенностью предполагал, что используемые им серые пятнышки – это фермент, создающий молочную кислоту, то с ужасом обнаруживал противный запах прогорклого масла из своих колб. В этих колбах не оказывалось никаких крохотных палочек и – увы – никакой молочной кислоты, которую он намеревался получить. Эти случайные сбои, отсутствие полной предсказуемости результатов обеспечили боеприпасами его врагов и доставили самому Пастеру немало бессонных ночей. Но это длилось недолго! Затем сказалась другая его странная особенность. Поскольку эти «происшествия» не имели для него особого значения, он и не пытался разобраться в причинах этого неправильного брожения; он был хитрым человеком – вместо того чтобы пытаться пробить головой стену этой проблемы, он просто обошел ее и повернул к своей большей известности и выгоде.

Откуда же иногда возникал этот раздражающий прогорклый запах масла и почему не было молочной кислоты? Однажды утром в одной из колб, в которых шло брожение, он заметил другой вид крошечных животных, плавающих среди редких танцующих палочек, которым следовало бы быть там в огромных количествах.

«Что это за животные? Они ведь явно не просто палочки – поскольку не только дрожат и вибрируют, а фактически плавают вокруг подобно рыбе; это, несомненно, небольшие животные».

Он неприязненно наблюдал за ними – у него было ощущение, что им не следовало здесь быть. Они образовывали процессии, сцепившись вместе как баржи на реке Сена – цепочка неуклюжих барж, ползущая куда-то. Кроме того, были одинокие микробы, начинавшие время от времени величественно описывать круги; иногда они делали пируэты и застывали – а в следующий момент один из концов палочки начинал вибрировать. Это было очень забавно – смотреть, как скачут и резвятся эти новые животные. Но им не следовало здесь быть! Он испробовал сотню способов избавиться от них, по большей части таких, которые сейчас покажутся наивными, но всякий раз, когда он думал, что смог не допустить их в свои колбы, они снова появлялись там. Наконец однажды он сообразил, что всякий раз, когда в его колбе с бульоном роились эти новые животные, от этой же самой колбы исходил сильный неприятный запах прогорклого масла.