Охотники за микробами

После нескольких таких утомительных месяцев его инстинкт экспериментатора и богиня Провидения объединились для его спасения. Он размышлял: «Мне по крайней мере удалось сохранить несколько выводков здоровых гусениц – если я буду кормить здоровых гусениц листьями тутового дерева, на которых побывали больные гусеницы, здоровые умрут?» Он попробовал, и здоровые гусеницы все умерли, но – путая все его карты – вместо того чтобы покрыться перечными пятнышками и медленно умирать в течение примерно двадцати пяти дней, как происходит с гусеницами, болеющими пебриной, – гусеницы его опыта свернулись и скончались через семьдесят два часа. Он был обескуражен и прекратил все опыты; его верные помощники беспокоились: почему он не продолжает эксперименты?

Наконец Жерне отправился севернее, чтобы изучить шелкопрядных гусениц Валансьена, и Пастер по какому-то наитию попросил его, чтобы он повторил там опыт с кормлением гусениц. У Жерне было несколько хороших выводков со здоровыми гусеницами. Жерне был убежден – чего бы там ни думал его руководитель, – что крошечные шарики на самом деле живые существа, паразиты, убийцы тутовых шелкопрядов. Он взял сорок здоровых гусениц и поместил их кормиться на хороших здоровых листьях тутового дерева, которыми никогда не питались больные животные. Двадцать семь из этих гусениц создали двадцать семь замечательных коконов, и не нашлось никаких шариков в бабочках, которые появились из них. Некоторых гусениц он покормил листьями, которыми питались больные шелкопряды, – и эти гусеницы стали чахнуть и умирать, они покрылись перечными пятнышками, и в их телах роились крошечные шарики. Он взял еще листьев, которыми кормились больные шелкопряды, и покормил ими несколько уже взрослых гусениц, готовых прясть коконы; гусеницы остались живы, сделали коконы, но бабочки, которые выбрались из коконов, несли в себе шарики, и гусеницы из их яиц оказались негодными. Жерне взволновали эти результаты – и он стал еще более взволнован, убедившись посредством микроскопа, что, когда гусеница умирает, шариков в ней становится еще больше…

Жерне поспешил рассказать обо всем Пастеру. «Это доказано! – воскликнул он. – Крохотные шарики живые – они паразиты! Они – то, что делает гусениц больными!»

Лишь через шесть месяцев Пастер окончательно убедился, что Жерне был прав, но когда он наконец разобрался в этом, то вернулся к своей работе и еще раз собрал Комитет. «Крохотные шарики не просто признак болезни, они – ее причина. Эти шарики живые, они размножаются, их становится очень много в каждой части тела бабочки. Мы ошиблись вот в чем: мы исследовали только небольшую часть бабочки, смотрели только под кожей живота – а должны были вскрыть и исследовать всю бабочку. Если мы в этом случае не находим шарики, то можем благополучно использовать отложенные яйца для выведения гусениц в следующем году!»

Комитет попробовал новую схему, и она сработала – в следующем году у них были прекрасные гусеницы, которые дали превосходный урожай шелка. Пастер, убедившись, что такие меры срабатывают, стал ездить по южным городкам и показывать фермерам, что надо удерживать их здоровых гусениц от какого-либо контакта с листьями, на которых побывали больные гусеницы. В самый разгар этой работы у него случилось кровоизлияние в мозг, и он чуть было не умер. Но когда он узнал, что после вести о его возможной смерти прервана из экономических соображений постройка его новой лаборатории, то разозлился и передумал умирать. Одна сторона у него навсегда осталась парализованной, но он продолжал работу, невзирая на этот физический недостаток. Вместо того чтобы по предписанию врачей оставаться в постели или ехать на берег моря, он, шатаясь и прихрамывая, плелся к поезду, отправляющемуся на юг, сердито ворча, что с его стороны было бы преступлением бросить работу спасения тутовых шелкопрядов, в то время как бедные люди умирают с голоду. Каждый француз, за исключением нескольких злопыхателей, называвших его «великолепным позером», восхвалял его и восхищался им.

Шесть лет боролся Пастер с болезнями тутовых шелкопрядов. Едва он справился с пебриной, как среди этих несчастных насекомых разразилась другая эпидемия, но эта проблема была ему уже знакома, и он нашел микроб этой новой болезни намного более быстро. И теперь уже слезы радости, а не горя были на лице старика Дюма, когда он благодарил своего дорогого ученика. А городской голова города Алеса предлагал даже воздвигнуть посреди города золотую статую великого Пастера.

7

Ему исполнилось уже сорок пять лет. Некоторое время он почивал на лаврах, устремив взор на одно из тех ярких, казавшихся нереальными, но всегда заключавших в себе известную долю истины видений, которые его поэтический дар делал для него доступными. Он перевел свои глаза художника с болезней тутовых шелкопрядов на горести человеческие, и… в ушах страдающего человечества прозвучал трубный глас надежды и спасения: «Если доктрина самопроизвольного зарождения жизни не верна, в чем я глубоко убежден, то во власти человека уничтожить все заразные болезни!»