Охотники за микробами

Осада Парижа немцами в горькую зиму 1870 года заставила его на время прекратить работу и переехать в родной дом в Арбуа. Здесь он стал разрабатывать адский план «мщения» победителям. Он отлично знал, что французское пиво по качеству значительно уступает немецкому. Так ладно же! Он сделает французское пиво лучше немецкого. Он сделает его пэром среди пива, императором всего пива мира!

Он стал ездить по пивным заводам Франции и собирал всевозможные сведения у всех, начиная с самого пивовара до последнего рабочего, очищающего чаны. Он ездил в Англию и давал там советы этим краснолицым артистам, выделывающим английский портер и божественный эль на заводах Бэсса и Бартона. Он исследовал с помощью микроскопа содержимое тысячи разных пивных чанов, наблюдая дрожжевые шарики в процессе их работы. Иногда в них оказывались те самые злосчастные микробы, которых он обнаружил несколько лет назад в больном вине. Тогда он посоветовал пивоварам, что если они будут слегка подогревать пиво, то легко избавятся от этих вредных пришельцев, а заодно смогут безопасно переправлять пиво на большие расстояния, так что их пиво признают лучшим по качеству в целом мире. Он выпросил у пивоваров денег на свою лабораторию, уверяя, что они получат за это сторицей, и с помощью этих денег превратил свою старую лабораторию при педагогическом училище в небольшую опытную пивоварню, блиставшую медными чанами и полированными котлами.

Но среди всей этой лихорадочной суеты, увы, Пастер становился больным от того, что работает с пивом. Он ненавидел вкус пива так же, как ненавидел запах табачного дыма, но к своему ужасу обнаружил, что должен стать хорошим дегустатором пива, чтобы сделаться великим специалистом по его производству, а также к своему огорчению понял, что искусство пивоварения заключается не только в предохранении чанов от вредных микробов. Он, морща вздернутый нос и зарывшись роскошными усами в шапку пены, делал крупные глотки полусырого продукта из своих симпатичного вида чанов – но терпеть не мог готовое пиво, даже хорошее пиво, фактически любое пиво. Его старый друг Бертин, профессор физики, облизывал губы и посмеивался над ним, поглощая большими глотками пиво, которое Пастер объявил как не заслуживающее внимания. Даже молодые помощники посмеивались над ним – но никогда не делали это открыто. Пастер, самый разносторонний из людей, в конце концов был не богом. Он был исследователем и проповедником, но любовь к пиву – дар, который проявляется у ограниченного числа знатоков, так же как слух для различения хорошей музыки от плохой проявляется не у всех людей!

Пастер во многом помог французской пивоваренной промышленности. Об этом у нас имеются авторитетные свидетельства самих пивоваров. Но мой долг, однако, высказать сомнения в отношении заверений, идолизирующих Пастера, что он сделал французское пиво равным немецкому. Я не настаиваю на том, что эти заверения ложны, но призываю к тому, что их истинность должна быть рассмотрена беспристрастной международной комиссией, – именно такого метода рассмотрения часто требовал сам Пастер…

Жизнь Пастера все более и более отличалась от строгого уединенного существования, какое ведут большинство людей науки. Его опыты стали сильными ответами на возражения против его теории микробов, которые в изобилии выдвигались со всех сторон, причем громкими публичными – гораздо более действенными, чем спокойный поиск фактов; и несмотря на то, что в научных исследованиях он в основном решал какие-то проблемы промышленности, не вызывает сомнения, что его опыты были удивительными и дарили надежду всему миру. Он затеял шумный спор с двумя французскими натуралистами, Фреми и Трекюлем, относительно того, каким способом дрожжи превращают виноградный сок в вино. Фреми признавал, что дрожжи необходимы, чтобы сделать спирт из виноградного сока, но он спорил перед удивленной Академией, что дрожжи сами по себе возникают в винограде. Мудрецы Академии отнеслись к этому с презрением; они были удивлены – все, кроме Пастера.