Охотники за нацистами

Однако, когда Гут предстал перед арестантами, которых содержали в тех же бараках, где недавно находились их бывшие узники, вряд ли он произвел на них устрашающее впечатление. Скорее наоборот: эсэсовцы ожидали немедленной казни – Гут же перечислил имена сорока надзирателей, которые должны предстать перед американским военным трибуналом, сообщил, что они свободны в выборе адвокатов (чьи услуги будут оплачены за счет победителей) и при желании могут вообще не давать показаний. Как отметил Джошуа Грин, биограф Денсона, «немцы не верили собственным ушам».[78]

На открытии процесса 13 ноября 1945 года зал был переполнен.[79] До Международного военного трибунала в Нюрнберге оставалась еще целая неделя, поэтому здесь присутствовали многие важные лица, например, генерал Уолтер Беделл Смит, начальник штаба Эйзенхауэра, и Клод Пеппер, сенатор от Флориды. Было и немало журналистов, причем самых маститых, таких, как Уолтер Липпман[80] и Маргерит Хиггинс.[81] Однако и Липпман, и Хиггинс даже не досидели до конца первого заседания и перебрались в Нюрнберг, а к концу недели за ними последовали и все остальные газетчики – там предстояло более масштабное мероприятие, обещавшее громкие заголовки. Вскоре освещать судебные процессы в Дахау остались только Хейденбергер и корреспондент «Старз энд страйпс», официального издания американского Министерства обороны.

Итак, все сорок обвиняемых были удивлены, что их вообще судят, а все зрители – тем, как Денсон ведет процесс. «Немцы, незнакомые с американской судебной практикой, буквально пленились его театральностью»,[82] – отмечал Хейденбергер. Денсон занял место прокурора и начал отлично поставленным голосом: «Представляем на рассмотрение суда…» Публику очаровал не только его мягкий южный акцент: «Он умел располагать к себе людей, что, само собой, шло на пользу делу».

Начинающего репортера еще более поразило то, что Денсон сразу же стал относиться к нему как к полноценному журналисту. «Знаете эту американскую манеру во время разговора закидывать ноги на стол? – иронизировал Хейденбергер годы спустя. – Вот примерно так он себя и вел – совершенно непринужденно, будто видел во мне настоящего газетчика».

Однако под нарочитым дружелюбием Денсона скрывалась железная решимость выиграть дело в отношении всех подсудимых. В отличие от Нюрнберга, на этом процессе судили не организаторов, а исполнителей, поэтому им не могли предъявлять обвинение в преступлениях против человечности. Вместо этого Денсон решил доказать, что персонал концлагерей отлично понимал, в чем заключается их цель, и что они совершали преступления группой лиц по предварительному сговору.[83] В таком случае не было необходимости доказывать вину каждого конкретного преступника.

Во вступительном слове долговязый алабамец кратко изложил суть дела: «Мы предъявим многоуважаемому суду доказательства того, что здесь, в Дахау, в течение долгого времени реализовывался план по уничтожению людей. Мы предъявим доказательства, что жертвами этого запланированного истребления были гражданские лица и военнопленные, не желающие подчиняться игу нацизма. Мы предъявим доказательства, что этих людей морили голодом, подвергали экспериментам, как подопытных крыс, и принуждали к изнурительному труду; что содержались они в бесчеловечных условиях, где были неизбежны болезни и смерть… и что каждый из обвиняемых являлся винтиком этой машины уничтожения».[84]

Адвокаты выступали категорически против положения о «винтиках машины», но безуспешно. Впрочем, позднее от подобного подхода отказались, и большинство судебных процессов ориентировалось на конкретные деяния, совершенные ответчиками.

В отличие от Нюрнберга, где доказательная база строилась на изобличающих документах самих немцев, в Дахау упор сделали на свидетелях, длинная череда которых давала ужасающие показания о повседневной работе фабрики смерти. В том числе и о последнем транспорте евреев из Дахау. Как свидетельствовал Али Куки, заключенный-албанец, 21 апреля в принудительном порядке в вагоны загнали 2400 евреев, а 29 апреля, когда армия США освободила лагерь, эти самые вагоны оказались полны трупов.[85] Куки и другие заключенные окрестили состав, так и не покинувший станцию, «поездом смерти». Выжило лишь 600 заключенных, добавил он. Надзиратели никого не подпускали к составу, пока люди внутри умирали от голода.

Также Денсон опирался на признательные показания, которые Гут и другие следователи сумели выбить из обвиняемых. Последовавшие обвинения, что для их получения использовались насильственные методы, Гут всячески отрицал. Но скорость следствия и исход процесса вызывали сомнения в полном соблюдении всех юридических норм. Подводя итог, Денсон заявил: «Хотелось бы подчеркнуть, что эти сорок человек обвиняются не в убийстве. Они обвиняются в преступном сговоре, целью которого были убийства, пытки и насилие».[86] Иными словами, именно «преступный сговор» имел решающее значение, а не отдельные действия.