Охотники за сокровищами

Каждый вечер Роберт Поузи и Линкольн Керстайн, хранители памятников из 3-й армии, смотрели на большую карту, висевшую на стене передовой оперативной базы. Ежедневное продвижение войск отмечалось на карте красным карандашом. Каждый вечер, после того как слухи были отсеяны и оставались только факты, линию фронта рисовали заново. В Торгау в конце апреля произошла встреча с советскими войсками. Италия сдалась. Один прапорщик утверждал, что побывал в Богемии и вернулся обратно, не встретив сопротивления. И лишь одно, как видели Поузи и Керстайн, оставалось неизменным: подконтрольная немцам территория становилась все меньше, но до соляной шахты в Альтаусзее союзники никак не могли добраться.

Впрочем, хранителей расстраивало не это. Чем ближе союзники подходили к австрийским Альпам, тем очевиднее им становилось: 3-я армия США не попадет в Альтаусзее первой. Несмотря на все надежды Керстайна и Поузи, это будет 7-я армия. А значит, шахта достанется Джеймсу Роримеру, а Поузи и Керстайну придется довольствоваться разрушенными городами и второстепенными замками.

Эта несправедливость мучила Роберта Поузи. Но не столько из-за амбиций – как и все хранители, он всегда делился с коллегами информацией, как только она у него появлялась, – больше, чем за себя, он переживал за 3-ю армию. Ему казалось абсурдным, что другой армии достанется честь открытия Альтаусзее, в то время как в последние несколько месяцев именно 3-я разбила целое немецкое войско к востоку от реки Мозель, переправилась через Рейн и устремилась в самое сердце Германии. Разве не 3-я возглавила атаку во Франции? Разве не она взяла неприступную крепость Метца? И разве не они с Линкольном Керстайном не только установили факт существования сокровищницы Гитлера, но и узнали ее координаты?

«Мне жаль, что не нашей армии досталось встретиться с русскими <…> – писал он Элис. – Могу заверить тебя, что мы – самая блестящая армия из всех союзнических, и нас всегда зовут только на самые сложные, а значит, самые главные роли. Мы чувствуем себя настоящими главарями банды – так думает о себе всякая выигрывающая футбольная команда. Все остальные армии на нашем фоне смотрятся ничего, но не блестяще, ну а те, кто не на фронте, и вовсе не стоят упоминания. Если они где-то далеко в Англии, то они просто гражданские в форме. Если кто-то из 3-й считает по-другому, то ему открыта дорога на все четыре стороны. Потому что быть частью клуба, который громогласно объявляет о своей исключительности, – решение каждого из нас, и, чтобы его принять, необходимо быть абсолютно убежденным в своей исключительности».

Керстайн, который ничуть не разделял показного снобизма братства 3-й армии, впал в депрессию. «Если слишком долго работать в остовах прекрасных зданий, – писал он, – воображая любовь и заботу, с какими они были созданы, думая о ненужности их разрушения и оценивая затраты, необходимые для реставрации, гадая, возможна ли вообще реставрация, то растерянность сменяется унынием. После восхитительных останков Майнца и Франкфурта, Вюрцбурга, Нюрнберга и Мюнхена каким облегчением бывает приехать в маленький, но оставшийся невредимым рыночный городишко».

Еще несколько дней продвижения вглубь немецкой провинции – и даже неповрежденные городишки перестали служить ему утешением. Немцы, в особенности немецкая аристократия, раздражали не меньше разрухи. 6 мая Керстайн писал: