«Недавняя безумная деятельность уступила дорогу новой безумной деятельности. В погоне за награбленным мы повстречались с местными аристократами. Они сидят в раскиданных по всей этой живописной провинции огромных замках, набитых ящиками с украденным из всех возможных музеев добром, – добавь к ним ящики личного барахла и книги – и окруженные дельцами, которых пригласили, чтобы те спасли их от продвижения русско-еврейской-негритянско-американской армии. Одна очаровательная старая графиня принимала нас в постели. Она была больна, ох, так больна, и в ее доме устроили госпиталь для раненых немцев. Ей осталась только одна комната из этого чудесного особняка, и она, без сомнения, чуть не сломала себе шею, прыгая в постель, когда мы ворвались во двор. Эта древняя итальянская сука когда-то вышла замуж за немецкий титул и пестовала вокруг себя целое болото торговцев предметами искусства, юных «больных» баронов и графов. <…> Бог мой, какие они пережили ужасы. Еле-еле успели сбежать из Парижа, а ведь у них такие слабые легкие!.. Она от души надеялась, что ее милые мальчики (прилагаются фотографии) – и вправду дьявольски хорошенькие – ее два обожаемых офицерчика СС смогут сдаться американцам, которые все такие душки (и где я был всю свою жизнь?), а не антидемократичным, грязным, ужасным русским-евреям-полякам, с которыми мы ДОЛЖНЫ сразиться незамедлительно, ну и еще у нее есть маленькая просьба. Вроде как сюда забрели еще какие-то русско-еврейско-польско-американские негры и принялись стрелять оленей в охотничьих угодьях, а сейчас не сезон, и это просто УЖАС для главного лесничего! <…> Она клацала вставными зубами. Ее сестра, девственница 58 лет, хотя бы честно продемонстрировала нам свое презрение, сказав, что пожала бы нам руки, если бы это было дозволено. О, рассмеялся я, знаете ли, на войне я не выбираю, кому мне жать руки. Но в любом случае старая графиня оказалась нам полезна, мы узнали, что хотели узнать, и она написала для нас письма на собственной бумаге с коронами всем своим кузинам, каждая из которых приютила в своем замке собственный клубок шипящих гадюк. <…> Торговцы [искусством] были еще одним клубком зла. <…> Все они разбогатели на чужих лишениях, и они никогда не покупали искусство из конфискованных еврейских коллекций напрямую, всегда “очищали” его, пропуская через двух-трех перекупщиков, которые, конечно, получали свой кусок. И конечно, американцы не смогут заставить их расстаться с этими предметами, хоть торговцы и понимают, что это за вещи и кому они должны принадлежать на самом деле. Что до дальнейшей судьбы прекрасного фарфора, хороших, но скучных второстепенных мастеров, марок, табакерок, мебели и т. д., то меня нисколько не заботят их прежние владельцы, которые, несомненно, давно уже мертвы, или настоящие владельцы, которые, несомненно, все как один очаровательны и любят лошадок и собачек; вернутся ли они к первым, останутся ли у вторых, или сгниют, или поломаются в их погребах. Только один вопрос мировой истории искусства волнует меня прямо сейчас: как мне попасть домой».