Шлем гиганта повернулся на голос, одна рука на мгновенье оторвалась от алтаря. С серой плиты тут же вырвались полосы тумана и начали окутывать вторую руку владетеля. Тот судорожным движением вернул руку на место. Из-под шлема раздалось глухое рычание.
— Вспомнил меня? Ну давай, решай, как бы меня ловчее прибить! — о, сколько яда вложил в эти слова боярин! И с таким выражением лица… Николай даже представить не мог, что этот добродушный дядечка может быть таким… хищным? Издевается над лежачим словно кошка с пойманной мышью. Откуда это в нем? А тот продолжил. — Хочешь, подвину тебе поближе твой топор, а?
Андрей Тимофеевич слегка пнул рукоять огромного двуручного топора, который лежал на полу рядом с гигантом.
— Ой, нет. Я же такой ничтожный, даже не смогу удержать в руках оружие настоящего воина. Ведь так?
Боярин продолжил скользить по кругу, а гигант, рыча от бессилия, поворачивал за ним свой исполинский шлем.
— А у меня смотри что есть! — на ладони Андрея Тимофеевича появился белый кристалл. — Замечательная штучка, правда? Смотри, как красиво переливается свет на его гранях! Нравится? Ой, а чего это ты сам рычишь? Где же твоя свора? Ну же, настоящий охотник! Скомандуй своим верным псам разорвать меня на куски! Возьми трофей с моего никчемного тела! Чего же ты, а?
Николай занес саблю и плавными, неслышными шагами скользнул вперед. А боярин продолжал куражиться над гигантом, который по-прежнему боялся оторвать окутавшиеся туманом ладони от квадратной каменной плиты.
— Смотри! Вот я сейчас решу все твои проблемы. Возьму этот сверкающий камешек, поднесу к твоему алтарю… Видишь? Спасение близко, очень близко! Сейчас ты снова станешь… кем? Скажи мне!
Гигант снова зарычал и Николай, повинуясь жесту боярина, с оттягом рубанул гиганта сзади в стык доспеха. Шлем с головой бывшего владетеля загрохотал по каменному полу, туман густыми потоками вырвался было на свободу, но тут же растворился в воздухе, как только Андрей Тимофеевич опустил руки со сверкающим белым кристаллом на квадратную алтарную плиту.
Злорадный смех боярина отразился от стен.
Николай поморщился и отошел в сторону. Как-то это было… И саблю надо бы вытереть. Да вот хоть бы и обрывком валяющегося на полу плаща.
Хотя… Тряпка замерла, так и не коснувшись клинка. Николай оценивающе посмотрел на перекошенное в злом торжестве лицо обычно смешливого и добродушного боярина. Тут до него всего-то два шага… Его глаза закрыты, руки порхают над алтарем, пальцы дергаются, словно выстукивая дробь на невидимой столешнице. Шейный платок в вороте камзола сбился набок, обнажив слегка дряблую кожу немолодого уже человека…
Николай тряхнул головой, прогоняя внезапно накатившее черное искушение.
Откуда-то сверху, будто сквозь перекрытия, пробился багровый луч закатного солнца. Бледно-синее освещение алтарной комнаты быстро истаяло, погрузив подвал в полумрак.
Со звоном разбившегося стекла алтарный камень рассыпался на мелкие крошки. Андрей Тимофеевич открыл глаза и убрал сверкающий белый кристалл в сумку. Выражение его лица стало задумчивым, а из взгляда пропали те черные бесы, что плясали там во время глумления над поверженным владетелем.
Николай быстрыми движениями оттер саблю от крови и бросил скомканную тряпку обратно на труп владетеля.
— Осуждаешь? — вдруг спросил Андрей Тимофеевич. Уже своим обычным голосом. Тем самым, которым так часто вел задушевные беседы за ужином там, в остроге.
Николай молча пожал плечами.
— Ты не все знаешь, Коля. Это… как бы так сказать… Личное. Как-нибудь потом расскажу, если захочешь.
— А с Матреной у вас тоже личное, Андрей Тимофеевич? — голос почему-то получился глухим. Николай прокашлялся, будто заядлый курильщик и продолжил. — Знаете… У этого, небось, тоже личное. А от его верных соратников здесь только запах остался. И те призрачные псы в стене, что вчера Сидора подрали.
— Осуждаешь, — утвердительно сказал Андрей Тимофеевич.
— Да нет, что вы. Кто я такой, чтобы осуждать? Так, фишка для игры, не более, — Николай развернулся и быстро зашагал вверх по лестнице.
Андрей Тимофеевич задумчиво посмотрел ему вслед. Поднял руку в перчатке, свел пальцы, словно собираясь ими щелкнуть. Но, мгновение поколебавшись, опустил руку. Сделал шаг вперед, поднял с тела гиганта скомканный обрывок плаща. Расправил, посмотрел на грязные пятна…
— Осуждает. И даже сердится. Ну надо же! — и вдруг улыбнулся. Хорошо улыбнулся, по-доброму.
— Да, вот прямо здесь и нашли. Она в этом развалившемся сарае себе лежанку обустроила. А щенков, гляди-ка, выкормила. Сама уже почти померла, а малые вон какие, даже с жирочком на боках!
Один из охотников, Зиновий, осторожно расчесывал деревянным гребешком грязную шерсть на тощей, облезлой пятнистой овчарке. При каждом прикосновении та вздрагивала всем телом, но уши не прижимала. А рядом с ней из деревянной миски хлебали теплый, исходящий паром мясной бульон два крупных черных щенка.