Охотники за удачей

— Все понимаю, — скорбно вздохнул редактор, — но время поджимает, а ты вдруг остановился на полпути… Я бы, конечно, хотел в этом деле твою руку увидеть, но раз ты пытаешься самоустраниться… Придется потерять в малом, но выиграть в большом. В крайнем случае, что-то в его статье подправим, что-то выкинем, что-то добавим. Короче — доработаем…

— Не получится «доработать» то, что он сделает, — заявил Филимошин. — Это то же самое, что из трактора напильником танк вытачивать. У Евдокимова есть определенный рубеж, за который он прыгнуть не в состоянии…

— Вот и возьмись за это дело сам. Я в тебя верю, сынок. Ты талантливый, ты — мастер, ты — Филимошин… Постарайся, Женя. Сделай забойный репортаж! Прижми им хвост так, чтобы глаза на лоб вылезли! Действуй, сынок! Я пока не ухожу из редакции. Сижу и жду твоего звонка. Понял?.. Как напишешь — позвони мне… А если все же откажешься, — он тяжело вздохнул, — придется подключать Евдокимова. Так или иначе, но завтра статья будет. Заваривается крутая каша, и мы не должны быть в стороне, тем более, что фактически мы ее и заварили. Мы должны очистить наш город от скверны… Или они очистят город от нас. Все. Я жду твоего звонка, Женя.

Филимошин опустил смолкшую трубку на рычаг и задумался. Заложив руки за спину, долго бродил взад- вперед по комнате, что-то бурча себе под нос, подошел к окну, отдернув штору, тоскливо уставился во мрак холодного весеннего вечера… И даже вздрогнул, разглядев в слабом свете фонарей зябко пританцовывающего на месте Евдокимова. Журналист терпеливо нес свой добровольный пост у входа в гостиницу, время от времени бросая вожделенные взгляды на горящие окна ресторана. Холодный ветерок явно навевал ему мечты о горячей чашке кофе, но мужественный «охотник за удачей» не позволял себе покинуть пост даже на минуту.

Брови Филимошина сошлись над переносицей, глаза заблестели, он направился было к выходу, но уже взявшись за дверную ручку, остановился.

— А вот кукиш тебе, поганец ты этакий! — злорадно прошептал он. — Я тебя по-другому сделаю. Ты у меня не от удушения, а от зависти сдохнешь!..

Он вернулся к столу, включил печатную машинку и бодро вывел заголовок: «Лебединая песня мафии, или под чью фонограмму поет Александрина». Подумал и добавил подзаголовок: «Хроника одного расследования»… И машинка затрещала длинными, автоматными очередями. Филимошин продолжал свой бой за правду…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Голова дурная, ты как всегда не даешь покоя моим ногам,

рано или поздно придет беда, ветер, ураган.
Дедов самосад не саднит нутро, бабкин самогон не дурманит сном
и уже в казенник дослал патрон тот, кто ждет давно…

А.Розенбаум

— У тебя будут неприятности, — сказал Устинов. — Зря ты ему врезал. Это очень злопамятная сволочь… А начальство за нас никогда не заступается. У тебя будут неприятности, Сережа.

— Хуже уже не будет, — отмахнулся Сидоровский. — Да и не о том я думал, когда ему оплеуху отвешивал. Это же он, подонок, девчонку до самоубийства довел. Своей грязной, псевдоразоблачающей статьей… И что я вижу, когда входу в номер? Он плачет, но труп фотографирует! Ты понимаешь?! Плачет и фотографирует!

— А что ты от него ожидал? Мерзавчик, он и есть Мерзавчик. Рано или поздно это должно было именно так и закончиться… А вот врезал ты ему все же зря. Он ведь все равно не понял — за что… А у тебя будут неприятности.

— Начихать. Не впервой.

— Смотри, — пожал плечами Устинов, — тебе жить… Стало быть, ты уверен, что это было самоубийство?

— Самоубийство, — кивнул Сидоровский. — Весь вчерашний вечер она провела с Мер… с Филимошиным. Около десяти часов вечера она вернулась в номер, примерно в то же время к ней зашел импресарио. Они с полчаса обсуждали свои дела, причем она выражала желание задержаться в нашем городе еще на некоторое время. С его слов, она была весела, на редкость жизнерадостна, общительна. Импресарио это обрадовало — в последние месяцы она находилась в жуткой