Охотники за умами

На следующий день — подумайте только! — доктора Бейлиса в суде не было: не давая свидетельских показаний, он вернулся к себе в Аризону. Биндер ворчал «о влиянии обвинения, которое запугало их эксперта». Я вовсе не собирался этого делать, но если шанс представился, глупо было его упускать. На самом же деле, я думаю, произошло вот что: доктор Бейлис был порядочным человеком и не считал для себя возможным откровенно высказывать свое мнение, как и не мог позволить ни одной стороне себя просто использовать. Поддерживая обвинение, Хэл Дэдмен и Ларри Петерсон продемонстрировали, какую прекрасную работу они провели с волосами и волокнами, но материал по своей природе был слишком труден и неэффектен: в какую сторону закручивалось волокно у того ковра, а в какую — у этого. В конце концов эксперты установили связь между найденными на всех двенадцати жертвах волокнами и зеленым с фиолетовым покрывалом Уильямса, половину убитых связали с ковром в его гостиной, столько же с его «шевроле» и всех, кроме одного, с волосами немецкой овчарки подсудимого. Когда очередь дошла до защиты, пригласили симпатичного, обаятельного, похожего на Кеннеди канзасца, который, то и дело улыбаясь присяжным, старался разбить доводы Дэдмена. Собравшись обсудить итоги дня, представители обвинения посмеялись над ним, радуясь тому, насколько он выглядел неубедительным.

— А вы что думаете, Джон? — спросили меня.

Я постоянно наблюдал за присяжными и теперь ответил:

— Ребята, вы проигрываете дело.

Все были поражены, ибо чего-чего, а этого они услышать не ожидали.

— Можете считать, что он не был убедительным, — объяснил я, — но присяжные ему поверили.

Я знал предмет, о котором рассказывал Хэл Дэдмен, но и мне было трудно следить за его выступлением. Свидетели защиты были слишком примитивны, но зато их легче было понять.

Коллеги оказались достаточно любезны, чтобы не объявить мне, что я полное дерьмо, но как психолог я понял, что больше здесь не ко двору. У меня было полно незаконченных расследований, предстояло готовиться к процессу Мэри Фрэнсис Стоунер. Постоянные разъезды весьма осложняли и мою личную жизнь. К тому же у меня не оставалось времени для занятий, которые я считал необходимыми для себя. Из-за всего этого я испытывал постоянное напряжение. Поэтому позвонил Ларри Монро в Квонтико и объявил, что еду домой. Но стоило мне приземлиться в Национальном аэропорту и добраться до дому, как пришло сообщение, что обвинение передумало. Им стало казаться, что кое в чем я мог оказаться прав. И они хотели, чтобы я вернулся в Атланту и помог проанализировать заявления свидетелей защиты. И вот через два дня я вылетел обратно. На этот раз коллеги держались гораздо более открыто и охотно пользовались моими советами. Всех удивило, что Уэйн Уильямс решился давать показания, но я это предсказывал уже давно. Вопросы звучным, глубоким голосом задавал его адвокат Эл Биндер. Швыряя в зал фразы, он горбился и подавался вперед, очень напоминая акулу, отчего и получил прозвище Челюсти.

То и дело Биндер обращался к присяжным с одним и тем же вопросом:

— Посмотрите на него! Неужели он похож на серийного убийцу? Только взгляните! Встаньте, Уэйн, — он брал Уильямса за руку и демонстрировал ее присяжным. — Какая тонкая кисть! Разве в ней достаточно силы, чтобы убить? Задушить?

Биндер продержал подсудимого на свидетельском месте с середины заседания до конца следующего дня. И Уильямс прекрасно справился с делом. Он был вполне убедителен — настоящая жертва вконец запутавшейся, расистски настроенной системы, которой срочно требуется подсудимый, и она без разбора хватает первого попавшегося.

Оставался открытым вопрос: каким образом вести перекрестный допрос обвинению? Эта задача выпала помощнику окружного прокурора Джеку Мэлларду — обладателю сочного, низкого голоса и сладкозвучного южного акцента. У меня не было специального опыта в области допроса свидетелей во время судебных заседаний, но зато я обладал инстинктом, который зиждился на «методе вхождения в образ». Я спросил себя: что бы вывело из равновесия меня самого? Ответ был таков: любой вопрос, если его задает убежденный в моей виновности человек.

— Вспомните старую телепередачу, — посоветовал я Мэлларду. — Ту, что называлась «Это и есть ваша жизнь?» И проделайте с ним то же самое. Как можно дольше держите на месте для дачи свидетельских показаний. Необходимо постараться его сломать, потому что характер у него сверхвыдержанный и твердый, когда речь идет о какой-то навязчивой идее. И чтобы лишить его этой самой выдержки, нужно постоянно держать его в напряжении, прогнать по всей жизни, задавать вопросы, которые на первый взгляд не имеют ни малейшего отношения к процессу, — например, о школе. Ни на секунду не ослабляйте давления. А когда физически его измотаете, дотроньтесь, как Эл Биндер. Что на пользу защите, то полезно и обвинению. Подойдите поближе, вторгнитесь в его пространство, усыпите бдительность. И прежде чем адвокаты успеют возразить, тихо спросите: «Уэйн, вы испытывали панику, когда убивали детей?»